1000 не одна ложь

Он еще никогда не говорил со мной вот этим голосом, не говорил таким тоном, как будто мое слово имеет хоть какой-то вес. Я его не знаю, я даже понятия не имею, какой он на самом деле. И это страшно.

— Нас нет. Ты живешь в своем мире, а у меня есть свой. И я не вижу себя в твоем. Я никогда не смогу стать его частью.

— Не сможешь или не захочешь? — придвинул меня к себе, а мне захотелось упереться руками ему в плечи, чтобы быть как можно дальше, не чувствовать его запах. Не слышать, как тяжело он дышит. Не поддаваться искушению, не наслаждаться его близостью и не позволять облегчению заволакивать мое сознание, а надежде подниматься с колен. Потому что нет ей здесь места. Никогда и ничто не будет по-моему.

— Не хочу. — честно ответила я и посмотрела ему в глаза, чувствуя, как сводит горло спазмами невыплаканных слез. — Возвращайся к себе, Аднан. Возвращайся, как победитель, как истинный наследник и преемник своего отца… а я… скажи, что убил меня.

— Почему? — его голос звучал все глуше, все более хрипло. — Когда я лежал бревном и не мог сказать ни слова, ты шептала мне о любви, ты говорила мне о нашей дочке, о нашем сыне, ты… ты рассказывала мне о своих мечтах. И в них не было расставания. Ты лгала мне? Неужели так можно лгать со слезами на глазах?

Приблизился ко мне еще ближе, прижался лбом к моему лбу. Пожалуйста. Как же это невыносимо чувствовать его нежность.

— Я не лгала… Но в моих мечтах мы были не здесь. Где угодно, но не здесь. А это невозможно. Я никогда не приживусь в песках, а ты никогда не приживешься в моей стране.

— Девочка-зимааа, моя маленькая. Холодная деееееевочка, — осыпал поцелуями мои волосы, круша всю решимость, разрывая ее на ошметки. И это было страшнее угроз. Больнее ударов плетью. — Разве, если любишь, можно прожить вдали, можно отказаться?

— Можно, — я уперлась руками ему в грудь. — Можно. Пойми. Ты никогда не станешь моим до конца. А я не приму твоих законов, твою веру, твоих жен, любовниц. Для меня жизнь с тобой невыносима и… она хуже боли от расставания. С тобой хуже, чем без тебя.

Он сглотнул и выдохнул горячим дыханием мне в лицо.

— Ты разве еще не поняла, что я только твой. Что все они…

— Все они существуют. Вот что важно. Все они есть, и, если не они, так другие. Я не могу так… Я не хочу так. Ты можешь заставить меня насильно, ты можешь принудить меня… Но я никогда не выберу эту жизнь добровольно. Я умру в твоей клетке рано или поздно. Я на волю хочу. К березам, к тополям, к елкам и… к снегу. Не родное мне здесь все, не любимое. Чужое. Я ненавижу песок и солнце. А ты ими живешь.

— А я хочу тебя рядом. Женой тебя своей хочу, матерью моих детей. Джамаля и нашей дочери.

— Какой женой по счету, Аднан?

— Единственной, — рявкнул и сдавил мои руки так, что я охнула от боли, и он тут же разжал пальцы и поднял руки вверх, словно извиняясь.

— Надолго? Я… я не верю тебе. Не вижу нас вместе. Не вижу себя здесь. И… не вижу себя с тобой.

Увидела, как исказилось его лицо от моих слов, как потух блеск в глазах и… я увидела в них дикую тоску, отчаяние, неверие, что слышит это от меня.

— А я не вижу тебя не рядом с собой. Не вижу тебя даже на полметра дальше моей вытянутой руки, — обхватил мое лицо ладонями, — не вижу себя без тебя. Понимаешь?

— Понимаю…

— И это ничего для тебя не значит?

— Значит, — почти прорыдала я, — значит… Но я не останусь здесь. Не могу. Не хочу. Прошу тебя, или отпусти меня, или похорони в песках рядом с сыном. Умоляю.

Схватил меня за затылок и притянул к себе, заставляя приподняться на носочки.

— Умереть, но не быть моей? Не быть со мной?

— Умереть, но не жить в клетке. Умереть, но остаться собой. Я тебя не знаю… Ничего о тебе. Ты всегда был господином, хозяином и никогда моим мужчиной… и я не верю, что ты им станешь. Ты — это ты. И… я люблю тебя таким, но ты и я — не единое целое. Я — зима, а ты — жгучее лето. Ты никогда не изменишься… да это и не нужно. А меня… Ты меня убиваешь.

— Я научусь любить тебя так, как этого хочешь ты, — и снова эта нежность в голосе, эти короткие поцелуи, эти пальцы, ласкающие мои скулы, перебирающие волосы на затылке. — Научи меня, я готов учиться всему, чтобы стать для тебя таким, как ты мечтала.

— Тогда это будешь уже не ты, — всхлипнула я и почувствовала, как соль все же наполняет глаза и боль давит на легкие, застывает камнем в горле. Оказывается, это невыносимо — слышать его голос в такой тональности, когда он им рвет все струны моей души, поджигает мои решения, мучит мою силу воли… От него услышать нечто подобное, это все равно что сейчас здесь посреди песков посыплется снег.

— Почему ты так думаешь? Ты же сказала, что совершенно не знаешь меня… А что, если я окажусь совсем другим.

— Дело не только в тебе…

— А в чем?

Осторожно придерживает мой подбородок и сводит с ума, разрывает сердце этим взглядом.

— Во всем. Я не хочу здесь быть. А где-то в другом месте не захочешь быть ты.

— Верно. Это моя страна, мой народ. Моя жизнь. И я предлагаю тебе стать ее частью. Стать тем, кем никто и никогда не был для мужчин из семьи Кадира.