1000 не одна ложь

И боль от ее слов намного страшнее боли, которая сжирала мое тело физически. А ведь я ожил лишь только потому, что ее голос не давал мне уйти, пробивался сквозь марево черноты, сквозь красную пелену огня. Меня манила преисподняя, но нежный голос держал железными цепями и не давал уйти. Я приходил в себя, но не мог произнести ни слова, не мог даже пошевелиться… а когда понял, что она, такая маленькая, такая крошечная и хрупкая, ледяная девочка тащит меня своими нежными ручками через пески, чуть с ума не сошел. Отказываясь верить… Разве та, что думала о моей смерти вместе с другом-предателем, была способна на такое? Разве та, кого я подверг всем мукам ада, могла тащить меня навстречу жизни вопреки здравому смыслу?

Она так много говорила… а мое воспаленное сознание рисовало образы, картины, силуэты, от которых я метался, как в агонии. Я словно чувствовал ее боль, она разрывала мне сокрушительными децибелами барабанные перепонки, рвала нервы, мне казалось, у меня из ушей сочится кровь и меня трясет, как будто мое тело лижут языки пламени. Я видел ее, обнимающую ту коробку, в которой ей привезли "мои останки", я видел, как она рыдала и выла в пещере Джабиры, видел, как приехали мои братья, чтобы совершить так любимый ими акт мародерства. Видел в свадебной джалабее об руку с Рифатом… но при этом впервые не ощущал ревности, видел, как изнутри по ее щекам катятся кровавые слезы. Видел и чувствовал, как разъедает душу каждая из этих слез.

Я слышал крики наших детей… И слышал ее дикий вой, когда Джабира сообщила о смерти нашего сына. А потом ее тихий, едва слышный шепот "Аднан… Аднан, не уходи, ты слышишь меня? Не уходи, я не выживу без тебя, я больше не переживу твою смерть, я не такая сильная, от меня уже ничего не осталось. Мне станет не за что держаться, и я упаду… Аднан… Аднан. Любимый".

И меня выдергивало из болота, меня тянуло наверх навстречу ослепительной боли и ее голосу, ее рукам, ее запаху. Я оживал изнутри, моя душа оживала, и это как отходить после холода, после того, как пальцы сковывает льдом, а потом они болезненно оттаивают возле огня. Я стонал и кусал губы, не в силах вытерпеть эти муки… но не мог произнести ни слова, не мог пошевелиться.

Меня держал ее страх. Ее панический ужас за меня. Я впервые чувствовал его… Боялись не меня. Боялись за меня и так боялись, что, наверное, я никогда в своей жизни не видел этой отчаянной паники. Она плакала от безысходности, снова вставала на ноги и тащила меня. Сильная, маленькая девочка. Я все слышал, я все чувствовал. Иногда мне хотелось заорать, чтоб бросила, чтоб выбиралась сама. Пустыня жестока, она не выпустит из своих когтей тех, кто ее плохо изучил. Иногда я слышал, как она стонет, как мучительно взывает к небесам и ко мне, как ищет ответы и не находит, как пытается понять, почему я ей не поверил.

"Неужели ты не видел в моих глазах, как безумно я тебя люблю? Неужели не чувствовал, что кроме тебя никто не нужен. Я бы скорее дала себя изрезать на куски, чем позволила кому-то прикоснуться к невидимым следам от твоих пальцев на моем теле".

Видел, девочка, я все видел, но дьявол во мне сошел с ума от ревности, его так натаскали и натравили не тебя, что он хотел только одного — твоей крови, боли и твоих слез. Он отказывался верить тебе, он верил своим слепым глазам, своим глухим ушам и змеиному яду, который тек в его венах вместо крови.

Там, в пустыне, я впервые ощутил ее любовь. Ощутил по полной. Она водралась в мое тело и сплелась с разрушительным ядом лжи, вытравливая его из меня. От этих ощущений кружилась голова, и я оживал, я возвращался к НЕЙ. Нет, не к жизни, не к власти, а только к ней. Чувствовал теплоту тела рядом, ручки на своем теле, губы на своих глазах, губах, скулах и вкус ее слез. Ее любовь заставляла всю мою кровь нестись к сердцу и заставляла его биться. Только ради нее и для нее.

Я впитывал каждое ее слово, и уже не имели значения чьи-то слова, тесты ДНК, какие-то бумажки. Я уже знал, что, когда полностью вернусь, я найду ту суку, что влила в меня яд, и раздеру на куски. И нежный голос срывает, смывает с меня всю грязь, убирает последние сомнения, преграды. Я полностью ожил, когда осознал, что она только моя. Ее душа, ее сердце, изодранное мной в лохмотья, оно мое. Без остатка. Безоговорочно и абсолютно вся моя.

А потом на меня словно вылили ушат ледяной воды, окатили ею с ног до головы. Когда выдернула свою руку из моих пальцев и отвела взгляд.

"Не надо. Не прикасайся ко мне, пожалуйста".

Слова, взорвавшиеся в висках дикой болью. И мне захотелось разодрать себе грудь, чтобы достать оттуда свое сердце и показать ей. Показать, что оно исполосовано ее именем, ее образом. Ничего. Я приду в себя, и мы поговорим еще раз. Я сделаю все, чтоб вернуть тебя.

* * *