10000 лет во льдах

– Это было потому, что природа его орбиты не была четко понята. Плоскость орбиты кометы пересекала плоскость орбиты Земли почти под прямым углом, но главная ось или общее направление этой орбиты в пространстве также была наклонена примерно на пятьдесят градусов к нашей плоскости; и так получилось, что в то время как приближение кометы происходило из точки, несколько к востоку от юга, ее обратный путь в космос проходил по линии примерно в двадцати градусах к югу от запада, которая проходила почти вдоль линии небесного экватора; следовательно, прошлогодняя комета был видна ранним утром не только нам, но и каждому жителю земли между шестидесятой северной параллелью и южным полюсом, пока огромное расстояние не заставило её исчезнуть. Но, как я собирался сказать, когда вы прервали меня, если расстояние от кометы до солнца составляло всего тридцать градусов при наблюдении в Рио-Жанейро девять дней назад, а ее скорость составляла тогда два с половиной градуса в день, она не может быть далеко от перигелия сейчас, тем более, что ее скорость увеличивается по мере приближения к солнцу.

– Предположим, на этот раз она ударит в солнце, – сказал я. – Какие последствия вы бы предсказали?

– Твердый шар, – ответил доктор, – размером с нашу Землю, если он упадет на Солнце с импульсом, возникающим в результате прямого притяжения из его нынешнего положения в пространстве, выделит достаточно тепла, чтобы поддерживать солнечное пламя на существующем уровне, без дополнительной подачи, в течение примерно девяноста лет. Этот расчет не требует больших научных или математических знаний, а, напротив, настолько же прост, насколько и надежен, потому что у нас есть положительные данные о массе и импульсе нашей планеты. Но с кометой дело обстоит иначе. Мы не знаем, из каких элементов состоит её ядро. Это правда, что мы знаем значение её импульса, но что это говорит нам, если мы не знаем её плотности или массы? Импульс в четыреста миль в секунду – расчетная скорость нынешней кометы в перигелии – несомненно, вызвал бы сильное горение, если бы комета была весомым телом. С другой стороны, большие тела, состоящие из жидкого вещества с высокой степенью испарения, могут столкнуться с солнцем без заметного эффекта.

– Есть ли у нас какие-либо данные, на которые можно опереться в этом вопросе? – спросил я.

– Что касается нашего собственного солнца, – ответил доктор, – мы этого не делали; но в случае с другими солнцами произошло несколько наводящих на размышления обстоятельств, которые заставляют нас сделать вывод, что нечто подобное может произойти с нашим собственным. Несколько лет назад наблюдалось, как звезда в созвездии Лебедя внезапно вспыхнула с необычайной яркостью, ее блеск увеличился от блеска звезды шестой величины, но слабо различимой невооруженным глазом, до блеска звезды первой величины. Этот блеск сохранялся в течение нескольких дней, после чего он восстановил свое первоначальное состояние. Теперь справедливо предположить, что это значительное увеличение света могло быть вызвано падением какого-то большого твердого тела – планеты, кометы или, возможно, другого солнца – на наблюдаемое солнце; и, поскольку свет и тепло теперь понимаются как просто разные способы или выражения при том же качестве движения справедливо далее сделать вывод, что приращение тепла соответствовало приращению света.

– Как вы тогда думаете, каково было бы естественное воздействие на нас здесь, на этой планете, какой-нибудь катастрофы, подобной той, которую вы только что вообразили, если она произойдет с нашим собственным солнцем! – спросил я.

– Свет и тепло нашего светила могут быть увеличены в сто или в тысячу раз, в зависимости от характера столкновения. Можно представить себе настолько сильное горение, что все наши океаны испарятся за одну короткую минуту или даже испарят твердую материю нашей планеты за меньшее время, подобно шарику ртути в камере с горячим воздухом. "Большой" и "маленький" – не абсолютные, а относительные термины в словаре Природы, оба одинаково подчиняются ее законам, – назидательно заметил доктор.

– Утешительное размышление, безусловно, – заметил я. – Будем надеяться, что мы не будем удостоены такого опыта.

– Кто может сказать? – ответил доктор, поднимаясь со своего места. – Извините, я на минутку. Вы знаете, что завтра из садов Вудворда будет поднят воздушный шар, и есть новый ингредиент, который я собираюсь ввести при надувании. Материал требует еще немного перемешивания. Возьми еще одну сигару. Я не задержусь ни на минуту.

Я откинулся на спинку стула и задумался, прислушиваясь к удаляющимся шагам доктора, когда он прошел в соседнюю комнату. Я посмотрел на часы. Было половина двенадцатого. Это была теплая ночь для Сан-Франциско в августе – удивительно, на самом деле. Я встал, чтобы открыть окно, и в этот момент в комнату снова вошел доктор.

– Что это? – невольно воскликнул я, поднимая раму. И зрелище, которое предстало моему взору, когда я это сделал, безусловно, оправдало восклицание.