101 разговор с Игорем Паниным

Я на днях скачал из интернета молитву на абенакском языке (индейцы такие), чего прежде в моей жизни в принципе произойти не могло. Опыта «просветления» или «пути воина» так не достигнешь, но все-таки чего-то во мне прибавилось. Яищу то, что мне нужно для моей работы, вот и все. В этой ситуации лучше бы каждый нашел что-то свое и шел своей дорогой. Поэтов нельзя винить в хромоте и мелкоголосии – тут уж чем Господь наградил. Неприятно, когда чепуху выдают за нечто подлинное, – это ведь не поможет даже так называемым востребованным авторам и знаменитостям. Впрочем, встречаются поэты, которых устраивает, что они нравятся лишь дуракам.

– Никто не спорит с тем, что в идеале поэт должен быть неуязвим, обладать высокой техникой, писать в присущей только ему манере, разрабатывать свои темы. Но разве массовая грамотность и открытый доступ к информации поэзию не убивают? Мы сегодня имеем несколько сотен авторов, пишущих на очень приличном уровне, но при этом настоящих поэтов – единицы…

– Ну их и должны быть единицы, закон природы. Информация поэзию не раздавит, поэт душой глубок, а головой, в общем-то, поверхностен. В России осталось предостаточно традиционных начал. Я недавно читал стихи в тюрьме, в колонии для несовершеннолетних, мне казалось, что меня понимают лучше, чем в литературном кабаке. А информацию нетрудно отсеивать. Я давно сформировался, а вот молодежи нужны наставники. У меня они были в Екатеринбурге, где я жил несколько лет. Это поэт Майя Никулина и философ Константин Мамаев. Хотя они и уверяют, что я приехал «готовый», я-то знаю, что они мне серьезно помогли.

– Чем ты руководствуешься в своей издательской деятельности? Для тебя важнее имя автора или его внутренний мир? Или же приходится искать тут некие компромиссы, учитывая реалии книжного рынка?

– Думаю, ты знаешь ответ. Конечно, у меня есть обязательства перед сложившимся литературным вкусом и друзьями, но главное – найти новые имена, помочь начинающим авторам показать свою работу людям. О «Русском Гулливере» скажу лишь то, что для меня это сообщество одиночек, писателей, которые отважились идти своим путем, не обращая внимания на запросы книжного рынка или литературную моду. «Гулливер», при всей многозначности образа, также герой детского пантеона, а общество, на мой взгляд, нуждается в «детских» героях, потому что только взгляд на ребенка еще может кого-то расшевелить. Недавно поймал себя на мысли, что в своей издательской деятельности повторяю опыт моего друга, Эдварда Фостера, с которым вдвоем мы держали русско-американский поэтический проект и десять лет эту лямку тянули. Эд любил повторять, что словами людям ничего не объяснишь и не докажешь, люди воспринимают только действие. Говоря проще, ежедневная полоска света под дверью в твоем рабочем кабинете воспитывает ребенка больше, чем прогулки в Луна-парк или нравоучения. Фостер – человек либерального западного сознания. По его мнению, гениальное стихотворение не имеет права на существование, поскольку это противоречит смыслу демократии. Он считает, что все языковые практики должны быть равны, повторяя великого Ралфа Валдо Эмерсона. Я долгое время придерживался такого же мнения, хотя оно и чуждо самосознанию нашей культуры. Бывали моменты, когда я был уверен, что в Россию больше не вернусь. Все сложилось иначе. Сколько волка ни корми…

– А где поэту легче дышится: здесь или в Америке? Зачем было вообще уезжать и что послужило причиной возвращения?