101 разговор с Игорем Паниным

– Сложно отвечать на этот вопрос. Обычно стараюсь назвать пару имён, которые сразу всплывают в голове. На самом деле эта своеобразная учёба всегда и одномоментна, и продлена во времени. Есть какая-то книга, которую я открывала, например, вчера. Это может быть даже что-то и из Интернета (свежий номер «толстяка», подборка на сайте «Полутона», книга на сайте «Вавилон», френд-лента в «Живом журнале» и др.). И есть то, что я читала когда-то. Не знаю как, но всё строится на запечатлении и переживании чужого опыта, а потом и своего собственного. Но учиться можно вообще у всего. Были бы зрение и слух. Как Саша Кабанов сказал:

Я изучаю смысл родимых сфер:

пусть зрение моё – в один Гомер, пускай мой слух – всего в один Бетховен.

– Видите себя в дальнейшем профессиональным литератором? Что для вас стихи – только лишь лингвистические опыты или жизнь?

– Я не понимаю, что значит быть профессиональным литератором. Меня об этом спрашивали уже много раз, и всегда в голове возникает такая картинка: я стою в робе с лопатой и вытираю грязной рукой пот со лба. Понимаете, мне даже слов таких не подобрать, чтобы показать моё истинное отношение к поэзии. Она и жизнь моя, и смерть моя, и мачеха, и дочь, и любовница, и война. Я бы отказалась от неё навсегда, если бы могла, столько сил и радости отнимает у меня всё это. Но столько сил и радости даётся в то же время, что стихотворение может быть и воскрешением – однократным, кратким, болезненным и праздничным. Слышите, какая патетика? Сильно волнуюсь, отвечая на ваш вопрос.

– А кроме литературы что вас ещё интересует?

– Много всего. Здесь бы надо сказать о моей семье, о дочери, о времени, о будущем, но об этом нельзя говорить как об интересе. Это – жизнь. А если об интересах, то это политика, наука (я слежу за новостями в научной сфере), музыка. Мне бы хотелось заниматься разными вещами, но я понимаю, что выбрать могу только что-то одно (и выбрала), иначе просто не доведу задуманное до конца.

– Интервью наше выходит в канун женского праздника, поэтому, во-первых, хотелось бы вас поздравить, во-вторых, пожелать вам исполнения всех желаний, в-третьих, поинтересоваться – чего вы сами себе желаете?

– Недавно составляла тайный список своих желаний. Девичьи глупости иногда лучше не озвучивать. Но я хотела бы, чтобы меня никогда не предавали, чтобы мне не лгали. Хотела бы не терять друзей. Ещё долго жить и никогда не стареть.

Три дополнительных вопроса:

– В начале ХХ века критики наперебой говорили, что писатель измельчал. А что можно сказать о нынешнем времени?

– Думаю, это пресловутая привычка ожидать большего и заблуждаться. Если бы времена менялись, мы бы не примеряли прошлое на себя, нам бы не казалось, что какие-то события подходят как влитые. Шубка с чужого плеча, а сидит хорошо. Меняются язык, способы и средства разговора, меняются ценности. А люди, которые делают литературу, нет. Сейчас можно просто чего-то не видеть, не слышать, не понимать лишь потому, что отсутствует умение видеть-слышать-понимать новое. Достоевского и Толстого не будет, и не стоит их высматривать. Будет кто-то другой. Но это моё субъективное мнение, я тоже могу заблуждаться и обольщаться.

– Почему писатели перестали быть «властителями дум»? Можете ли вы представить ситуацию «литература без читателя» и будете ли продолжать писать, если это станет явью?

– Хм… Сейчас тоже есть «властители дум», но не все их считают таковыми.

Литератор получает того читателя, какого он заслуживает. Если читатель не приходит или отворачивается от писателя, то это всего лишь недопонимание. Не говорю «взаимное», потому что не верю в то, что пишущий заранее ориентируется на читающего, учитывая его интересы (если, конечно, это настоящее искусство, а не так…). Думаю, пока человек не утратил способности развиваться и совершенствоваться, он будет читать. Философы же вывели чёткую связь между языком, речью и мышлением. Так что ситуацию «литература без читателя» мне не вообразить.

– На какой вопрос вы бы хотели ответить, но я его вам не задал?

– Ни на какой. Но я иногда мысленно говорю себе так, как слышала в детстве, с той же прелестной интонацией: «Маша, ты остаёшься одна дома. Веди себя хорошо».

«Литературная газета», 7 марта 2012 г., № 9

Обыкновенный русский Гулливер