101 разговор с Игорем Паниным

– Мне кажется, любой пишущий человек, существующий (к счастью или к сожалению) вне сферы обслуживания, может написать за жизнь пять-шесть романов, если проживёт долго. Я уже написал свою половину. В историю, которая поначалу называлась «про Уманских», я попал почти сразу после выхода романа «Крысобой», в 1996 году, и всё это время жил этой историей, хотя только спустя года три понял, что не увернусь, придётся «про это» написать. Я не мог представить, что когда-то «Каменный мост» может закончиться – сам бы никогда не остановился. Публикация книги не могла принести ничего такого, что было бы сравнимо с теми ощущениями, которые давала жизнь внутри этой истории. Но всё однажды кончилось, словно кто-то включил свет и игроков пригласили на выход. А между «Крысобоем» и «Каменным мостом» был ещё «Бабаев», текст, который для удобства проще назвать «воспоминаниями». Умер Эдуард Григорьевич Бабаев, поэт, профессор Московского университета, человек, о котором надо говорить, если хочешь сказать, «что такое русская литература», – я не был его учеником или близким человеком, но почувствовал свою личную обязанность что-то противопоставить его уходу.

– Кого вы отнесли бы к своим учителям и кого из современников особенно цените? Можете назвать книгу, которая произвела на вас сильнейшее впечатление за последние годы?

– Я не настолько серьёзно к себе отношусь, я не наработал на «творческую биографию», «учителей» и проч. Современную российскую прозу я читаю так мало, что точнее будет сказать – не читаю вообще. Мне бы очень хотелось, чтобы это признание не принимало осанку высокомерия, пусть лучше выглядит невежеством. Хотя я никогда не задумывался, почему так произошло: у меня какая-то особенная, личная причина, или я перестал читать русских так же, «как и все»? Не знаю. Настоящее из прочитанного за последнее время (у меня простой способ определения настоящего – хочется, чтобы дочь это прочла), – «В ожидании варваров» Джозефа М. Кутзее, «Ужасы льдов и мрака» Кристофа Рансмайра и «В Патагонии» Брюса Чатвина. На самом деле я бы начал этот список «Улиссом» и «Воспоминаниями» и «Второй книгой» Надежды Мандельштам, но мне стыдно признаться, что в университете я занимался только баскетболом.

– Что необходимо русской литературе, чтобы она вернула свои позиции, чтобы писатели снова стали властителями дум?

– Если писатель хочет стать властителем дум, ему надо идти в политику, бизнес, во все, к чему можно через дефис добавить «бизнес» или вести кружок литературного творчества в доме культуры. К разговорам о необходимости спасения и возрождения российской литературы я отношусь также, как к призывам спасти отечественный автопром. Все, кто призывает поддержать, продвигать, спасти, накормить государственными заказами, простимулировать экспорт – лично сами по себе мечтают только об иномарках. Мир стал единым, соревнование закончено, чемпионы говорят по-английски и ввозят в присоединенные земли основные товары потребления. Конечно, каждая из второстепенных и третьестепенных стран будет торговать какими-то национальными красками, особенностями, какое-нибудь там горловое пение, тибетские мастифы или танцы с юбками, но мне кажется, что для России такой особенностью не может стать литература – казачьи хоры и умерщвление подследственных в СИЗО имеют намного больше шансов.

«Литературная газета», 2 ноября 2011 года, № 43

«Хочется жить в креативной России»

Олег Хлебников считает, что страну спасёт средний класс

Хлебников Олег Никитич – поэт, журналист, кандидат физико-математических наук. Родился в 1956 году в Ижевске. Окончил Ижевский механический институт, аспирантуру ВЦ АН СССР (Москва), Высшие литературные курсы при Литинституте. Автор многих книг стихов, участник международных поэтических фестивалей. В настоящее время – зам. главного редактора «Новой газеты».

– Вы дебютировали как поэт в далёком 73-м году в «Комсомольской правде». Вам было всего-то 17 лет. Как получилось, что удалось опубликоваться? Кто-то помог, порекомендовал ваши стихи?