– Видите ли, в чем дело. Когда-то мы снимали советское кино. Оно отличалось от французского, которое мы все очень любили, от итальянского, американского… А теперь наше кино не имеет своего лица. Потеряны нравственные ориентиры. Все говорят о национальной идее, но ее нет. И государство тоже потеряло всякий интерес к кинематографу и контролю над ним. Соответственно, кинематограф живет сам по себе, своей отдельной – беспризорной – жизнью…
– Ну да, как говорил Ленин, кино – важнейшее из искусств…
– Кино это, безусловно, искусство, но, прежде всего – идеология, тут он был прав. Поэтому государство занималось селекцией творческих работников. Поэтому что ни имя из прошлого, то личность. Режиссеры, актеры, операторы. Да и конкуренция была серьезная, каждый хотел состояться.
– Но разве государство сейчас не принимает никакого участия в жизни кинематографа?
– Очень избирательно. Кулуарно, я бы сказал. Конечно, министерством культуры финансируются какие-то проекты: по знакомству, по дружбе, по связям, по указанию сверху. Но это как раз ничего не меняет. Есть у нас определенная группа людей, которые являются приоритетными в кабинетах, где распределяются деньги на кино. Такого при советской власти не было, это я могу сказать точно.
– Но, наверное, было много другого, о чем сейчас не очень-то хочется вспоминать?
– Конечно. Но кто бы что ни говорил, а советское кино все же выращивало таланты. Да, была цензура, жесткая редактура. Но была и культура «возделывания» кино. И каждый кинематографист, даже неугодный власти, все равно находился в поле зрения государства. Те же Андрей Тарковский, Элем Климов, Александр Довженко в какой-то период… Кино было государственным делом.
– Вам в советское время легче работалось?
– Я был не очень удобным сценаристом для советской власти, но, очевидно, одаренным с ее точки зрения. Поэтому никто меня не отторгал от кино, ничего мне не запрещал и палки в колеса не вставлял. У меня были заказы, деньги, перспективы.
– А сейчас?
– И сейчас. Но сейчас – это уже благодаря тому, что есть имя, мастерство, опыт, связи в конце концов. А появись в наши дни новый Шукшин – ну смотрелся бы он чудаком в сапогах. Снял бы он «Калину красную» или «Печки-лавочки», получил бы за них какие-то призы на фестивалях, и все. На экраны эти фильмы не попали бы, никто бы их не увидел. Нужны же деньги на рекламу, раскрутку, а где взять? И это при самом лучшем для него раскладе.
– А при не самом лучшем?
– Ну, сами понимаете. Хрен бы он вообще куда пробился, несмотря даже на талант, харизму… Вы можете себе представить, в советское время стоимость производства среднего фильма, такого, как «Родня» или те же «Печки-лавочки», не превышала полумиллиона рублей?! В среднем тысяч четыреста, всего-то. Но создавались фильмы! Каждый сценарист знал, что получит за свою работу деньги. Каждый актер понимал, что его увидит вся страна. Каждый режиссер был уверен, что фильм его в любом случае будут обсуждать и разбирать. Поэтому люди пахали, поэтому и получалось настоящее кино.
– А когда, по-Вашему, у российского кинематографа появится свое лицо?
– В ближайшее время этого не случится, потому что сейчас у нас огромное число кинематографистов, ориентирующихся на Голливуд. Ну нет у нас национального кино, нет! Оно есть, например, у Китая, Ирана, Японии. Можно много спорить о достоинствах и недостатках этих картин, но они снимаются и к ним проявляют интерес во всем мире. У публики на различных фестивалях сейчас интерес именно к национальному кино. А мы что можем предложить? Рабское подражание Голливуду? Да и не нужны эти ребята со своими поделками Голливуду, он их и в упор не видит.
– Возможно, это проблемы роста? Уходит старое поколение, ему на смену приходит молодое. Новые режиссеры, новые актеры…