105 тактов ожидания

И еще я слушала «Демона» в Большом! После этого брат сказал, что никогда больше не возьмет меня с собой в театр. Потому что во время спектакля я так высовывалась из ложи, что чуть не вывалилась в партер, и ему приходилось то и дело хватать меня за платье. И это, собственно, все его впечатления от оперы!

До конца июня папа звонил нам каждую неделю и успел узнать, что я получила две грамоты — и в обычной, и в музыкальной школе. Мы ждали его возвращения со дня на день, но вместо этого как-то ночью позвонила тетя Паня. Всю следующую неделю мама собирала чемодан для поездки в Москву, кому-то звонила, куда-то ходила, а потом, закрывшись в столовой, о чем-то долго говорила с Лизаветой. Наконец, пришла и моя очередь.

— Тата! — сказала мама, — у папы что-то со здоровьем и какие-то сложности с назначением. Я должна срочно выехать в Москву. Тебе придется провести август дома. Путевку в лагерь для тебя мне не дали.

— Но ведь я могу поехать с тобой!

Мама тяжело вздохнула:

— В том-то и дело, что не можешь. Так что ты остаешься на хозяйстве сама. Наши студенты на каникулы, очевидно, не приедут.

И тут мама крепко обняла меня и стала много-много раз целовать в голову, лоб и щеки.

Это было так необычно, что напугало меня больше, чем ее слова!

После отъезда еще недели две мама звонила мне с переговорного пункта (у тети Пани телефона не было). Потом нам почему-то отключили телефон, и мама стала писать письма. Но, как я ни старалась, из почтового ящика первой их всегда доставала Лиза и передавала мне уже вскрытыми, хотя клялась, что такими положил их туда почтальон. Узнав об этом, мама стала присылать обычные почтовые открытки. В них было написано почти всегда одно и тоже. «Папа лечится в госпитале за городом, передает тебе привет. Не скучай. Мы все надеемся на скорую встречу. Целую — мама». Ну, и какие-то бытовые советы.

Я тоже перешла на открытки, в которых писала только о том, что читаю, и как проходят мои занятия музыкой. Я подумала, что по какой-то причине и мои письма будут приходить маме распечатанными, и их могут читать чужие люди. Это было неприятно. Мысли о том, что папина «болезнь» затягивается не по медицинским причинам, я старалась отгонять от себя подальше. Но всем почему-то хотелось намекнуть мне, что папа слишком долго задерживается в Москве: и Лизе, и нашей новой классной, и соседям по переулку, и даже Лизаветиному дружку — милиционеру Сергею. И, конечно, все удивлялись, что мама оставила меня одну с домработницей. Но родственников в городе у нас не было, а Лизавета была хоть и вредной, но честной, и жила в нашей семье три года.

Мой папа имел два ордена Ленина и много боевых наград, воевал в Сталинграде вместе со знаменитым маршалом Чуйковым и на Курской Дуге с маршалом Рокоссовским. Сюда в Житин папу направили уже после войны, когда он демобилизовался. Работал он так много, что мы почти не виделись. Когда в области начиналась посевная, он все время ездил по колхозам и совхозам, и мы приходили повидаться с ним в его рабочий кабинет.

Но я уж знала историю продавщицы Маруси из гастронома, которую посадили «не за растрату, а за директора», и в тайне думала, а не случилось ли такое и с папой. «За кого» у него неприятности? Ведь и о Марусе все знали, что она честная, а во время войны была пулеметчицей в партизанском отряде знаменитого Алексея Федорова. И награждали ее тоже в Кремле…

Единственной радостью сентября были уроки с Софьей Евсеевной.

— Чтобы услышать самое нежное пианиссимо, надо самой продлевать его внутри себя… Слушать… Слушать…Тянуть…

— Музыкант должен внутренним слухом стремиться к следующей ноте, ждать и желать ее обладания…

— Ты создаешь, строишь храм из трех голосов! Это Бах!

Я не спешила убегать после урока домой. Особняк в сиреневом саду теперь был домом только из-за того, что в нем жили любимые книги и пианино.

Наконец, мы принялись за Первый концерт. Софья Евсеевна подарила мне свои ноты и вложила в них листок, на котором каллиграфическим почерком написала:

«Концерты дают нечто среднее между слишком трудным и слишком легким; они блестящи, приятны для слуха, но, разумеется, не впадают в пустоту: то тут, то там знаток получит подлинное удовлетворение, но и незнатоки останутся довольны, сами не ведая почему…» Вольфганг Амадей Моцарт

В прошлом году Софья Евсеевна аккомпанировала мне на уроках с завидной виртуозностью. Теперь же болезнь суставов сковывала ее пальцы, и она едва могла подыграть мне несколько тактов в басах. Не помогала ей наша знаменитая водолечебница с родоном и целебными грязями, не приносили облегчения компрессы. И у меня не складывалось полного впечатления обо всем произведении.