105 тактов ожидания

Я ничего не имела против нарядной Лизиной кровати с ярким лоскутным одеялом, накрытым розовым покрывалом, и четырьмя подушками — одна меньше другой (последняя называлась «думочка»). А вот Лиза искренне переживала, что я, «барышня из хорошей семьи», а у моей постели «нет никакого виду, а могла бы маркизетом застлать и бантЫ повязать!».

В середине октября выпал ранний снег.

Лиза объявила, что угля и дров мало, и потому она будет топить только «грубку» (печку) в кухне, которая согревала кухню и нашу с ней комнату.

— А как же пианино?! — возмущенно спросила я.

— Пианину твою перетащим в колидор. Туда с кухни тепло будеть идти, — непреклонно заявила Лизавета. — Там и будешь гаммы свои играть.

Пианино действительно перетащили в коридор. При этом Лиза хотела и гостиную закрыть на ключ и упрятать его в свой карман, но я не дала. Ведь там была наша библиотека! Это же просто пещера Алладина! С какой полки книгу ни возьмешь, почти всегда она окажется интересной. А Лиза из вредности скажет, что ключ куда-то запропастился, и как я туда попаду? С ватманской бумагой, которая в кабинете хранилась, так и произошло. Лежит там на столе по милости Лизаветы и замерзает, а мы с Галей Ломберт еле-еле у завхоза пол листика выпросили для стенгазеты.

На следующий день после выпуска стенгазеты меня с середины урока физкультуры вызвали в кабинет директора. Там находились новый директор Нина Алексеевна, завуч Анна Ивановна и наша классная.

— Таня, — сказала завуч, — ты уже несколько месяцев живешь без присмотра родителей, и нам бы хотелось узнать подробней, как ты проводишь день.

— Так же, как всегда, — ответила я, пожимая плечами.

На новую директрису я старалась не смотреть. В эвакуации мы жили вместе с ней в одном доме в соцгородке при большом Уральском заводе. Тогда это была просто Нина — дочь папиного друга и подруга моей сестры. Теперь она приехала в Житин к родителям, потому что ее отец, дядя Алексей, стал замещать папу на работе.

— Что значит, «как всегда»? — уточнила наша классная.

— Уроки учу, хожу в музыкальную школу, читаю книги.

— Вот об этом давай подробней: какие книги?

— Ну, много разных… Жюль-Верна, сказки Андерсена, про Гулливера. Еще называть?

— А почему так много иностранных авторов? А детские книги советских писателей у вас в домашней библиотеке есть?

Я уже поняла, что со мной затеяли какую-то нечестную игру, и воспользовалась уроками, преподанными мне хитроумным «Слугой двух господ». Эту постановку Гольдони я часто слышала по радио. И я ответила, как можно простодушней:

— Есть. Я про Васька «Трубачка» люблю. «Стожары»…

— «Васька Трубачева», — поправила меня наша классная.

— Ну, да. «Трубачева». Еще «Повесть о первой любви».

(Не скрою, с моей стороны это была провокация).

Учительницы переглянулись.

— Тургенева? — спросила завуч почти испуганно.

— Нет. Там в наше время мальчик и девочка попали в пургу и чуть не погибли. Об этом в школьной стенгазете написали. И они поссорились.

(Не стану же я говорить им, что повесть Тургенева прочитала давным-давно, и она, кстати, показалась мне скучной, а «Дикую собаку Динго» Фраермана я любила).

— А это правда, что на переменах ты рассказывала девочкам «Королеву Марго»?

Я пожала плечами.

— Да. Мы же про Варфоломеевскую ночь по истории проходили.

Учителя многозначительно переглянулись.

— А при родителях ты тоже сама книги для чтения выбирала?

— По-разному.

— И стихи? Вот поэта Надсона, кто тебе порекомендовал?

Мне даже смешно стало. Эту книгу подарила папе для меня одна старая большевичка, о которой говорили, что «она видела Ленина». Еще она передала мне красивый картонный портфельчик с замочком для хранения писем. Он долго был пустым, а теперь там хранились мамины открытки.

— А скажи, Таня, — продолжила завуч после неловкой паузы, — твой дядя-художник привозит вам книги, по которым учатся рисовать людей? Ты перерисовываешь из них картинки?

— Нет у нас таких учебников, — возмутилась я. — У нас «Сокровища Эрмитажа» есть и «Третьяковка». И ничего я не перерисовываю.

В учительской воцарилось долгое недоброжелательное молчание.

— Так вот, Костенко, — официальным голосом сказала, наконец, завуч Анна Ивановна, — с завтрашнего дня ты заведешь отдельную тетрадку для записи всего, что читаешь дома помимо программы. И будешь два раза в месяц показывать ее своему классному руководителю. А Надсона принесешь мне в кабинет. Школьникам твоего возраста такие книги читать не рекомендуется.

И, вообще, при такой твоей безнадзорности ничего хорошего не получится.

Надо подумать, можешь ли ты жить одна без родителей.

Когда я возвратилась в спортивный зал, ко мне подошли Лида Ткаченко и Натка.

— Ну, что там инквизиторы с тобой делали? — спросила Натка. — Испанские сапоги надевали?

— Тише, ты! — шикнула Лида. — Домой пойдем, тогда и поговорим. А девчонкам скажешь, вызывали из-за того, что два раза опоздала в школу. Они не поверят, но это их забота.

— Ну, так зачем они тебя с урока сорвали? «Колорадский жук» за тебя волновался, даже из зала выходил, — начали свои расспросы девчонки, как только мы вышли из школы.