Что я делал здесь, спросите вы, теперь, когда снял и отложил свои крылья доброго ангела? Я писал. У меня были перьевая ручка — та, которую мне подарили Майк и Бобби Джилл, вы же их помните — и сходил в маркет, дальше по дороге, где купил себе еще десять заправочных баллончиков. Чернила у меня черные, что отвечает моему расположению духа. Также я купил два десятка толстых блокнотов, и уже исписал их все, кроме последнего. Возле этого маркета есть магазин «Вестерн Авто», где я купил лопату и стальной кофр с наборным замком. Общая сумма моих затрат на эти приобретения составляла семнадцать долларов и девятнадцать центов. Достаточно этих вещей, чтобы наполнить мир тьмой и грязью? Что случится с тем продавцом, чей предначертанный курс был изменен — просто нашей с ним короткой встречей — против того, которым тот мог в другом случае быть?
Я не знаю, но я знаю вот
Три недели подряд я писал целыми днями, каждый день. По двенадцать часов в некоторые дни. По четырнадцать в другие. Меня подгоняла моя ручка. У меня немела рука. Я ее растирал и писал еще немного. Иногда вечером я ходил в Лисбонский драйв-ин, где для пеших есть специальные дешевые билеты: тридцать центов. Я садился на складной стульчик перед баром-закусочной, рядом с детской игровой площадкой. Я вновь посмотрел
Не знаю. Я не знаю.
А вот еще то, что я
И еще кое-что. Многочисленные варианты выбора возможностей нашей повседневной жизни — это музыка, под которую мы танцуем. Они — как струны на гитаре. Забренчи — и получишь приятный звук. Гармоничный, полный обертонов. А потом начни добавлять струны. Десять струн, сто струн, тысячу, миллион. Так как они множатся! Гарри не знал, от чего этот водянисто-ледяной скрежет, а я вот уверен, что знаю; это звучание очень многих обертонов, создаваемых очень большим количеством струн.
Затяни высокое «до» достаточно громко и чисто, и ты расколешь этим звуком тонкий хрустальный бокал. Заиграй достаточно громко правильные ноты с правильными обертонами через свою домашнюю стереосистему, и у тебя лопнет оконное стекло. Из этого выходит (по крайней мере, для меня), что, если натянуть достаточно струн на инструмент времени, можно разбить саму реальность.
Но переустановка каждый раз происходит
Я хочу, чтобы так случилось, и думаю, что так оно и было бы. Кровь взывает к крови, сердце взывает к сердцу. Она захочет иметь детей. Конечно, и я тоже. Я уверяю себя, что один, всего лишь один ребенок также не создаст каких-то изменений. Или
Вот каждый ребенок — это волна.
Каждый наш вздох — это волна.
Действительно ли я это раздумываю о возможности рискнуть целым миром — вероятно, самой реальностью — ради женщины, которую люблю? По сравнению с этим сумасшествие Ли кажется не большим злом, чем ребенок написял.
Мужчина с карточкой, заткнутой за бинду его шляпы, ждет меня под стеной сушилки. Я его там чувствую. Может, он и не посылает мысленно волны, но это реально ощущается именно так.
Да.
Сделаю.
Завтра.
Завтра же еще не будет поздно, не правда ли?
Все еще здесь, в «Лиственнице». Опять пишу.