При моем приближении он положил на прилавок Льюистонскую
— Что такое могло случиться с этим парнем, как вы думаете?
Кассир посмотрел на меня и пожал плечами:
— Он не желает публичности, и я его не виню. Я сам ужасно люблю свою жену, и если бы она вдруг умерла, я тоже не хотел бы, чтобы меня снимали для газет или показывали мою заплаканную морду по телевизору. А вы?
— Тоже, — ответил я. — Думаю, что тоже.
— На месте этого парня я не всплывал бы на поверхность до 1970-го. Пусть уляжется этот шум. Что касательно красивого головного убора к вашей куртке? Только вчера получил партию фланелевых фуражек. С удобными, плотными клапанами.
Итак, к новой куртке я купил себе и фуражку. А потом, помахивая портфелем в целой руке, прохромал два квартала назад к автобусной станции. Душа желала немедленно ехать в Лисбон-Фолс, удостовериться, что кроличья нора осталась на своем месте. Но если все там так, как и было, я едва ли устою перед соблазном и воспользуюсь ею, а рациональная частица во мне понимала, что после пяти лет прожитых в Стране Было, я не готов к лобовому столкновенью с тем, что в моем воображении стало Страной Будет. Сначала я нуждался в отдыхе. Настоящем отдыхе, а не кунянии в автобусном кресле под визг мелких детей и хохот поддатых взрослых.
На обочине стояли штук пять такси, снег уже не просто поплевывал сверху, а вихрился вокруг. Я залез в первую машину, радуясь теплу из обогревателя. Ко мне обернулся водитель, толстый дядя со значком на поношенной шляпе: ЛИЦЕНЗИРОВАННЫЕ ПЕРЕВОЗКИ. Абсолютно мне незнакомый, но, когда он включал радио, я знал, что то будет настроено на станцию WAJAB, которая вещает из Портленда, а когда он из нагрудного кармана достал сигареты, я знал, что он будет курить «Лаки Страйк». Какой шум, такое и эхо.
— Куда, шеф?
Я сказал, чтобы отвез меня к кемпингу «Лиственница» на 196-м шоссе.
— Сделаем.
Он включил радио, и мы получили «Миракелз», которые пели «Микки Обезьянка»[686].
— Эти настоящие танцы! — пробурчал он, доставая сигареты. — Ничего больше не делают, как только учат детей трястись и вилять задами.
— Танцы — это жизнь, — сказал я.
2
Регистраторша была другой, но в комнату она меня поселила ту же. Конечно, а как же иначе. Плата была немного более высокой, и вместо старого телевизора стоял новый, но к его «заячьим ушкам» было прислонено тоже самое объявление:
Я его выключил. Повесил на двери табличку НЕ БЕСПОКОИТЬ. Задернул шторы. А потом уже все с себя снял и заполз в кровать, где — если не считать полулунатичного похода в туалет, чтобы облегчить мочевой пузырь — я проспал двенадцать часов кряду. Когда я проснулся, была полная ночь, электричество не работало, а на дворе дул мощный северо-восточный ветер. Высоко в небе плыл яркий лунный серп. Я достал из шкафа дополнительное одеяло и проспал еще пять часов.
Когда я проснулся, рассвет расписывал автокемпинг «Лиственница» ясными цветами и оттенками, как на фотографии с
В Лисбон-Фолс, сказал я ему. На угол Мэйн-стрит и Старого Льюистонского пути.
— К «Фруктовой»? — переспросил он.
Я так долго отсутствовал здесь, что какое-то мгновение мне это казалось непонятной бессмыслицей. А потом щелкнуло.
— Именно так. К «Кеннебекской фруктовой».
Только это было не так: 2011 год больше не мой дом, я буду пребывать там короткое время, то есть, если вообще туда доберусь. Возможно, посещу всего лишь на несколько минут. Мой дом теперь Джоди. Или им станет Джоди, как только туда приедет Сэйди. Сэйди-девушка. Сэйди с ее длинными ногами и ее длинным волосами и ее склонностью перецепляться через разные вещи, которые попадаются на пути... но в критический момент там буду я, и я поймаю ее в падении.
Сэйди с нетронутым лицом.
3
Этим утром водителем такси была солидного строения женщина, лет за пятьдесят, закутанная в старую черную пайту и в бейсболке «Ред Сокс» на голове, вместо шляпы со значком ЛИЦЕНЗИРОВАННЫЕ ПЕРЕВОЗКИ. Когда мы поворачивались по левую сторону, на шоссе № 196, в направлении Фолса, она сказала:
— Вы слышал новость? Знаю, что нет — так как у вас там не было 'лектрики, а?