11/22/63

На том конце голос со вздохом заверил, что не отнимет у меня много времени. Я показал Гости губами: «Джеки Кеннеди». Он кивнул и налил себе еще моего шампанского. Я отвернулся так, словно, подставив Гости свою спину, мог уберечься от подслушивания им моего разговора.

— Миссис Кеннеди, вам не так уж и надо было звонить мне по телефону, — сказал я, — но, тем не менее, я считаю за честь слышать вас.

— Я хотела поблагодарить вас за то, что вы сделали, — сказала она. — Я знаю, что мой муж уже высказал вам свою признательность, но…мистер Эмберсон…—Первая леди начала плакать. — Я хотела поблагодарить вас от лица наших детей, которые имели возможность этим вечером пожелать спокойной ночи своим отцу и матери по телефону.

Каролин и Джон-Джон. До этого моменту я про них совсем не вспоминал.

— Миссис Кеннеди, пожалуйста.

— Я понимаю, молодая женщина, которая погибла, должна была стать вашей женой.

— Это так.

— Вам сейчас горько и больно. Прошу, примите мои соболезнования — этого недостаточно, я понимаю, но это все, что я могу предложить.

— Благодарю вас.

— Если бы я могла что-то изменить…если бы могла каким-то образом повернуть часы назад...

«Нет, — подумал я. — Это моя работа, мисс Джеки».

— Я понимаю. Благодарю вас.

Мы еще немного поболтали. Этот разговор дался намного тяжелее, чем тот, который у меня был днем в полицейском участке с Кеннеди. Отчасти потому, что тот воспринимался как будто во сне, а этот нет, но главным образом потому, что я слышал в голосе Жаклин Кеннеди остатки страха. Похоже, она по-настоящему поняла, каким чудом они избежали самого плохого. В голосе ее мужа этого понимания я не слышал. Похоже было, он считает себя счастливчиком, благословенным, возможно, даже бессмертным. Помню, в конце разговора я попросил ее как-то повлиять на своего мужа, чтобы на протяжении своего президентства он перестал ездить в открытых лимузинах.

Она ответила, что в отношении этого я могу на нее положиться, а потом вновь мне поблагодарила. Я вновь ответил ей «пожалуйста», и после этого положил трубку. Обернувшись, я увидел, что остался в комнате один. В какой-то момент, пока я говорил с Жаклин Кеннеди, Гости ушел. Все, что осталось на память от него, это пара окурков в пепельнице, полупустая бутылка шампанского и очередная записка на столе рядом с желтым блокнотом, на котором лежало мое обращение «К сведению заинтересованных лиц».

«Избавьтесь от жучка, прежде чем отправитесь на автовокзал,  — подчеркивалось в ней. А ниже: — Удачи вам, Эмберсон. Мне жалко, что вы испытали такую потерю. Г.»

Может, ему действительно было жалко, но жалость дешева, разве нет? Жалость — это такая дешевая вещь.

11

Я одел на себя маскарадный костюм поваренка и в провонявшемся куриным супом, барбекю и «Джеком Дениэлсом» лифте спустился на первый цокольный этаж. Как только открылась дверь, я быстро двинулся через дымящуюся запахами кухню. Не думаю, чтобы кто-то там бросил на меня хоть беглый взгляд.

Вышел я в закоулок, где в мусорном баке рылась пара пьяниц. На меня они даже не взглянули, хотя подняли головы, когда небо на мгновение осветилось молнией. Неприметный седан «Форд», работая на холостых оборотах, стоял при въезде в закоулок. Я залез на заднее сидение, и мы тронулись. Мужчина за рулем произнес всего лишь одну фразу, перед тем как остановиться возле автостанции Грейхаунд: «Похоже, будет дождь».

Он предложил мне билеты, как тройку карт на выбор в простецком покере. Я выбрал тот, который в Литл-Рок[682]. Еще оставался приблизительно час. Я пошел к подарочному магазину, где купил себе дешевый чемоданчик. Если все пойдет хорошо, у меня наконец-то появится что-то, чтобы в него положить. Много вещей мне не надо; не мало всякой одежды у меня есть у себя в Сабаттусе и, хотя этот мой дом находится еще почти через пятьдесят лет в будущем, я надеялся попасть туда менее чем за неделю. Эйнштейну понравился бы этот парадокс, но мою утомленную, грустную голову посетила мысль — эффект бабочки оставался в силе, — что дом тот может уже не принадлежать мне. Если он вообще стоит на старом месте.

Я купил также газету, экстренный выпуск «Грязь Геральд». На передней странице было единственное фото, возможно, снятое профессионалом, хотя, скорее всего, каким-то везунчиком из публики. На нем Кеннеди склонялся над женщиной, женщиной, с которой я недавно говорил, той, у которой не было кровавых пятен на ее розовом костюме, когда она его снимала с себя сегодня вечером.

Джон Ф. Кеннеди прикрывает своим телом жену, в то время как президентский лимузин мчится с места, где едва не произошла национальная катастрофа, — гласила подпись. Над снимком находился заголовок, набранный тридцать шестым кеглем. Кругом было много свободного места, так как заголовок состоял всего лишь из одного слова: