12 маленьких радостей и одна большая причина (СИ)

– Правы, они все чертовски правы, Гейб! Эта писанина ни на что не годится, может только собирать пыль под моей кроватью. И я, я сама такой же пылесборник, без которого только легче станет, – озлобленно кричала я, подбежав к камину.

– Изабелл, ты не посмеешь, – резко остановившись, упавшим голосом сказал Габриэль, видя в моих глазах искорки полной решимости.

– Посмею. От ненужных вещей нужно избавляться, как и от ненужных людей, – прошипела я, бросая рукопись в камин. Повернувшись, я ожидала увидеть бумагу, медленно сгорающую в трепещущем красно-желтом пламени, но передо мной лишь была горсть золы и почерневшие угли, на которых возвышалась стопка листов, с которой я так давно носилась по издательствам Бостона. Непонимающе глядя на нее, я удивленно захлопала ресницами, но для разгадки этого феномена исчезающего огня стоило всего лишь взглянуть на довольно улыбающегося Габриэля, который прижимал к себе папку и медленно пятился к двери.

– Стой на месте! – злобно прорычала я, медленно поворачивая голову к небожителю, который отчаянно мухлевал с помощью своей силы.

– Если я остановлюсь, ты и рукопись испоганишь, и меня ударишь. Так что нет, злюка! – ехидно ухмыльнувшись, он рванул прочь из комнаты. Окончательно выйдя из себя, я бросилась в погоню к кухне.

– Не мешай мне чувствовать себя ничтожеством, пернатый, я имею на это полное право! Так что положи эту чертову папку, ребяческой беготней ты ничего не исправишь.

– Я все равно не дам тебе ее уничтожить, Иззи, – остановившись по другую сторону кухонной тумбы, заявил мужчина, с вызовом глядя мне прямо в глаза.

– Положи папку, я сказала! – взвизгнула я, в порыве злобы швырнув на пол первую попавшуюся тарелку. Издав жалобный звон, она разлетелась по плиточному полу на десяток осколков. Не ожидав от себя таких действий, я только отскочила назад, глядя на ошарашенного мужчину.

– Впечатлен, – округлившимися глазами глядя на битый фарфор, пробормотал он, – Но папку все равно не получишь.

Такое упрямство только взбесило меня, и, почувствовав свою фактическую беспомощность, я решила продолжать скандал до победного конца, даже если придется приплетать то, что вот совсем никак не связано со злополучной писаниной.

– О Господи! Ты просто невыносим и упрям, как баран на огороде! Вбил себе в голову, что обязан спасти меня, и следуешь этому долбанному плану с маниакальным усердием. Зато вот на мое мнение вообще плевать, да? – стеклянный стакан с грохотом летит на пол в сторону Габриэля, который тоже потихоньку начинал взвинчиваться.

– Это я невыносим и упрям? Милая, ты когда в последний раз в зеркало смотрелась, а? Вот где настоящая упертость, граничащая с идиотизмом! Вот скажи мне, много ли таких девушек, которым диснеевский мультик устраивают абсолютно безвозмездно? Да ни одной, а ты тут ежедневные скандалы и истерики закатываешь, как сварливая дамочка бальзаковского возраста! – не сдержался мужчина, активно жестикулируя папкой, из которой уже посыпались отдельные листы бумаги.

– Ах дамочка бальзаковского возраста?! Я тебе сейчас покажу дамочку бальзаковского возраста, козлина! – взвопила я, швыряя уже вторую тарелку, целясь в голову настолько бесящего архангела. – Сам-то ни одного повода не дал, ведь так? Конечно, порнографию в моих снах не ты устраивал, да и в своей постели я тебя по утрам совершенно случайно нахожу просто потому, что у тебя там небесный радар сбился!

Едва увернувшись от летящего в него снаряда, Габриэль, раздраженно отправляя мешающую папку в свободный полет в гостиную, приготовился переходить из обороны в активную атаку.

– А вот тут я не виноват, уважаемая! Я, между прочим, в евнухи не записывался, а ты то в одном полотенце устраиваешь концерты под песни Bonney M, то в мой спальник лезешь. Знаешь ли, анатомия архангелов не настолько сильно отличается от человеческой! И да, может, бить посуду немного не по-мужски, – нервно протянул Габриэль, схватив в руку тарелку, – Но мне плевать.

Оглушающий звон стекла только распалил во мне ярость. Теперь мы кричали почти одновременно, швыряясь друг в друга стаканами, чашками и тарелками, чьи осколки разлетались по всей кухне.

– Да ты гребанный извращенец! Я вообще не понимаю, как тебя небо-то выдерживало с такой повернутостью на сексе.

– Чья бы корова мычала, Винтер. Давай-ка я тебе напомню, как пару дней назад кое-кто запал на незнакомца с очаровательной улыбкой, чье пальто это самый кое-кто безжалостно залил своим кофе. А еще ты можешь вспомнить свои мысли в ту ночь, суицидница с недотрахом.

– Замолчи, – прошипела я, приближаясь вплотную к Габриэлю. Взглянув на меня сверху вниз, он так же злобно процедил сквозь зубы, побелевшими пальцами сжимая в руке стакан:

– Заставь.