12 маленьких радостей и одна большая причина (СИ)

– Можешь даже не стараться, вряд ли выйдет, – раздался приглушенный мужской голос. Я недовольно поморщилась, зажмурив глаза: звук хоть и был достаточно тихим, но головную боль все же усилил.

– Что вряд ли выйдет? – голос слышался будто издалека, будто говорила и не я. Сиплый, едва слышный и до жути гортанный – казалось, что его владельцем являлся пьяный в стельку пират, курящий по два десятка самокруток в день на протяжении вот уже половины столетия.

– Подняться. Ты заболела, что не удивительно с твоим везением – прямо за пару дней до Рождества! – воскликнул Гейб, но сразу же смущенно затих, увидев, какие страдания причинял такой шум. Извинившись, он продолжил, на этот раз шепотом: – Я скоро вернусь, а ты пока попробуй снова заснуть, хорошо? – попросил он, ласково улыбнувшись и проведя рукой по моим волосам.

– Подожди, – прохрипела я внезапно севшим голосом, когда мужчина отошел на несколько шагов. Возможно, он бы меня так и не услышал, не схвати я его за руку. – Куда ты уходишь? И мы что, все же помирились?

– Иззи, мы женаты девять лет, мы априори не можем мириться после каждой ссоры, ведь интервал между ними не больше трех с половиной часов. Если бы мы каждый раз мирились, то на перепалки не хватило бы времени, а без них и отношения уже не те, – усмехнулся собеседник. Женаты? Девять лет?! – Я только отвезу детей к бабушке и потом сразу же к тебе!

– Каких еще детей? – ошарашено выдавила из себя я, мгновенно позабыв о таких мелочах, как брак и обручальное кольцо, которое действительно угрожающе поблескивало на безымянном пальце. Качнув головой, Габриэль мгновенно подлетел ко мне, открывая бумажник, из которого буквально посыпались маленькие фотографии:

– Вот наш старший, Дэвид, ему сейчас восемь, – указал он на веснушчатого мальчугана, – А это пятилетние двойняшки, Розмари и Сьюзи, рыженькие, совсем как ты. О, а вот и Бекки, младшенькая, – умиленно улыбнувшись, пернатый показал последнюю фотографию, на которой он держал маленький сверточек с ребенком, которому было едва больше года. – На папу похожа, правда?

– Сейчас она похожа на плод топинамбура, а не на тебя, – фыркнула я, пытаясь вспомнить хоть один фрагмент из этого десятка лет счастливой семейной жизни. Архангел светился изнутри, будто только и ждал лишнего повода завалить меня изображениями с результатом девяти лет нашей совместной жизни, в которую с трудом верилось, но я чувствовала себя настолько отвратительно, что была готова принять все за чистую монету, лишь бы он заткнулся и испарился хотя бы на пару минут, осчастливив меня отсутствием беззаботного щебета. – И вообще, какие к черту дети? Какие девять лет брака? Ты что, хочешь сказать, что мне уже тридцать четыре, и я живу все в той же несчастной квартирке с целым выводком варваров?!

– Почему же варваров? – озадачился Гейб, с недоумением глянув на меня и приготовившись поведать тысячу и одну историю о том, что это наизамечательнейшие дети на всем белом свете, но я решила ответить прежде, чем начнется пересказ семейной летописи.

– Если они от тебя, то варвары по определению… Так, стоп, – прошипела я, испугавшись собственного голоса. – Это все шутка, верно? Ничего нет.

Мужчина недоуменно покосился на меня, отойдя к двери. В его взгляде читалось искреннее непонимание, будто я – путешественник из прошлого, рассказывающий ему о драконах и русалках с пучком щупалец вместо головы.

– Хорошо, ваше пернатейшество, начнем сначала, – устало массируя виски, выдохнула я и приготовилась начать расспросы о дате, детях и не изобрели ли еще волшебный пульт по управлению фигурой, но собеседник тут же вклинился в намечавшийся монолог:

– Как ты меня назвала? «Ваше пернатейшество»?

– Ну да, это вполне логично, если учесть наличие крыльев у архангелов и прочей небесной братии. Надеюсь, они у вас мягкие, как у прокладки, и все же покрыты перьями, иначе я отказываюсь понимать этот мир и его представление о Библии, – ответила я, но тут же умолкла, когда Гейб подбежал ко мне, пытаясь определить температуру, приложив ко лбу ладонь, а затем и вовсе начал вертеть мое лицо в руках, следя за выкатывающимися из орбит глазами.

– У тебя точно жар, уже бред начинается. Видимо, все хуже, чем я думал, – констатировал он и уже потянулся к телефону, но я тут же выбила устройство из его рук.

– Хватит ломать комедию, это уже не смешно! – я бы взвизгнула, если бы могла, но, к сожалению, получалось только по-змеиному шипеть, что лишь усилило необходимый эффект.

– Сладкая, какую еще комедию?! Ты не узнаешь детей, не помнишь десять лет из своей жизни и кричишь что-то об ангелах и прокладках – как я должен реагировать? Нам нужно позвонить врачу.