…месяц Кирпич
в небе уста Ана, корона Ана
Звезда эта подобна Гирре9
месяц кирпичной формы царя,
когда царь кирпич в формы помещает
страны дома свои ставят
Месяц Куллы10 во всех стране…
–
– И снится нам не рокот космодрома, а очередное дежавю? – с другой стороны схватившегося за голову друга подхватил художник.
– Да подожди ты, – профессор вернул равновесие, оправил темно-зеленую толстовку, сделал важный вид, посмотрел на женщину и переспросил: –
Та просто кивнула.
– Вот те на! Кто бы знал, что это поездка может оказаться
Женщина улыбнулась и снова заговорила медовым, словно обволакивающим изнутри голосом.
– Я рада, профессор, что вы уже довольны, хотя мы еще не познакомили вас с нашей культурой. Но я должна проводить вас, пока окончательно не стемнело.
– Одну минуточку, – не выдержал Аполлонский, подняв вверх руку с блокнотом. В компании Психовского обязательно должен был находиться балласт, не дающий безудержному энтузиазму и желанию распылиться на все подряд – лишь бы нос сунуть – взять верх. Роль эту много лет играл художник. – С каких пор в Лемурии говорят по-английски, да еще так чисто? Я что-то сомневаюсь, что тут можно найти репетитора.
Девушка улыбнулась – так обычно улыбаются доктора наук, слушая доводы одиннадцатиклассников о теории вероятности, думая при этом: «какие же вы дети, совсем еще зеленые».
– Языки, Федор Семеныч, всего лишь наша придумка, – объяснила она. – У слов есть изначальный смысл, и понимая его, можно разбирать все, что будет сказано. Слова оставляют… некоторые отпечатки в пространстве. Образы, если хотите. А здесь, в Лемурии, нет языков – здесь лишь слова в их истинной сущности.
– Расскажите это моим коллегам с иняза, – хихикнул художник. – Кстати, откуда вы знаете, как меня зовут? Я же не предст…
Аполлонского вдруг осенило.
– А, точно же, конечно. Отпечатки слов, образы.
– Мне провести тебе лекцию по средневековым универсалиям? – встрял Психовский. – Чтобы ты точно все понял.
– Нет, спасибо, мне хватило философии еще в те времена, когда я был студентом. Повторять как-то не хочется, – Федор Семеныч задумался. – Но не думай, что ты один тут мистер-умник, я примерно понял. Роза пахнет розой, хоть розой назови ее, хоть нет. Ну или как оно там.
– Садитесь, зачет!
– Когда-нибудь я дам тебе пинка, Психовский.
– Жду с нетерпением, дорогой мой Феб.
– Смотрю, ты там уже совсем оклемался? Близнец хлещет энергией, ха-ха, как неожиданно!
И тут очнулся барон Брамбеус, до это впитывающий и переваривающий информацию.
– Погодите-ка, мы что, правда пойдем с этой непонятной мадам в странном наряде?
– Да, – четко ответил Грецион. Художник просто пожал плечами, как бы показывая, что другого ответа и не ждал – у Психовского в одном месте торчало шило, притом крутящееся, и с каждым годом оно вращалось все быстрее и быстрее, а кнопки «выкл», в отличие от Электроника, у Грециона не было.
– А если они каннибалы и просто решили сожрать нас на ужин? – без малейшей нотки юмора в голосе сказал Брамбеус, сурово смотря на женщину.
– Барон, мы далеко не дикари – спросите у профессора, он подтвердит. К тому же,
– Вы всех, кого выкинуло на ваши берега, считаете добрыми гостями?
– Так говорит
Она не договорила, потому что как раз в этот момент у Брамбеуса громко – собственно, неудивительно – заурчало в животе.
– Ладно, – улыбка вернулась на лицо барона. – Против хорошего пира я ничего не имею, даже если мне придется сожрать этих двоих.
Брамбеус снова загоготал.
– Тогда идите за мной, нам совсем недалеко, – женщина повернулась к троице спиной. Психовский заметил, что фиолетовое платье-мантия оголяло спину, и этот открытый участок украшали сплетающиеся золотистые… издалека видно было не очень хорошо, но вероятнее всего, золотистые
Грецион такой детали слегка удивился и добавил ее в ящичек своих чертогов разума, пометив ярким маркером – чтобы, при случае, подставить к пазлу событий.
Они шли мимо светящихся деревьев и все рьянее наступающего фиолетового тумана, и тут Грецион опять схватился за голову.
– Как же я не переношу дежавю, – пробубнил он себе под нос, но женщина его услышала.
– Значит, вы умерли, – сказал она.