12 смертей Грециона Психовского

– Вавилонский ритуал подменного царя. Как же вам объяснить… Во время праздников, в частности, Нового Года, когда царь совершал ритуал унижения и очищения, его место занимал либо другой человек, либо статуя – таким образом, трон не оставался пустым, а все порчи и заклятья скапливались на подменной фигуре. В магии такое тоже практиковали – чтобы снять сглаз, использовали фигурки, подменяющие человека на время ритуала. А Вавилонский Дракон… получается, апогей подменного царя – умирающие цари подменяли себе смерть, если хотите, смерть забирала их тело, а их суть, их я, оставалось внутри Дракона, в этом безумном котле… Я ведь прав, Инара?

Девушка, дивясь догадливости Грециона, кивнула. Потом прищурилась – посмотрела в его глаза.

– Ваши глаза, профессор…

– Да что ж с ними не так! – сорвался Психовский. – Что, тоже скажете, что цвета Королевского Золота?! Ну давайте, давайте!

– Но Заххак, – Инара решила проигнорировать всплеск Грециона, – нашел этой способности еще одно применение. Все, кто оступаются с Духовного Пути, теряют свое я – они все становятся частью Вавилонского Дракона, умерев, перед этим посмотрев в его глаза.

– Прам-пам-пам, – кашлянул Аполлонский. – Вот тебе, бабушка, и Духовный Путь.

– Геббельс сейчас завертелся у себя в гробу, – бросил Психовский.

– Да и пусть себе вертится на здоровье, – сплюнул Федор Семеныч.

– То есть это и есть главная причина, по которой дракон должен быть взаперти? Зодиакальная Эклиптика отходит на второй план? – профессор взмахнул рукой. – Просто скажите, коротко и ясно, да или нет?

– Нет, – неожиданно для всех проговорил Сунлинь Ван.

Поймав непонимающий взгляд Инары, он продолжил:

– Вы не знали? Я догадывался, что всем об этом не говорят, но, – он набрал воздуха. – Вавилонский Дракон создан, помимо прочего, из остатков Змия, чудовища, убитого на заре времен, чудовища, которому и посвящен тринадцатый Зодиака.

– А я ведь говорил! – ободрился профессор, в этом оттиске всегда сияющей от своей правоты. – Говорил, что это место связано с Тиамат, которую разорвал Мардук, или с ацтекским Пернатым Змием – не важно, с любым из воплощений, видимо, одной сущности.

– Тиамат, как вы говорите, профессор, – продолжил мысль старый китаец. – Это воплощение первозданного зла – того зла, того дракона, если хотите, который живет внутри каждого из нас, ведь всякое зло приходит изнутри, а не извне…

– И поэтому Вавилонский Дракон – тоже воплощение зла внутри нас? – предположил Федор Семеныч, голова которого пухла от мифологической информации.

– Да. Можно сказать, что это последний осколок Тиамат, или любого Змия – поэтому Дракон должен быть взаперти. Потому что его природа может взять верх, и тогда…

– Оно пробуждается, – пробубнил Грецион. – Вот про что говорили маги. Как же все оказывается сложно, столько причин, а я до сих пор не пойму, почему мне так дурно около этого зверя!

– Это тогда получается, – у Федора Семеныча кончились силы стоять, и он просто плюхнулся на кусты – порвать и без того рваные штаны еще больше уже совсем не беда, – что Дракон всегда живет внутри человека, а тут внутри Дракона живет… человек? Точнее, люди – я про этих ваших царей.

– Получается, что так, среброкистый. Вавилонский Дракон – мы, вывернутые наизнанку.

– Звучит не очень поэтично.

– На деле – еще хуже.

Бальмедара смотрела на сидящего в клетке Вавилонского Дракона, глаза которого были полны чересчур человеческой грусти. Он перестал бороться, пытаться сбежать и даже брыкаться – понимая неизбежность своей судьбы, Сирруш все же подчинялся.

Даже когда клетку иногда открывали, существо просто вяло выползло из нее, не предприняв никаких попыток к спасению – в чем смысл, если цепь с ошейником и так не дадут уйти далеко. И даже если убежать совсем далеко отсюда – в другие оттиски, даже начав прыгать по ним, – все обернется точно так же, вновь будут холодные металлические прутья, цепи и гнетущее одиночество. Эти мысли, выраженные, конечно, нечеловеческими словами, теперь полностью захватили сознание Вавилонского Дракона.

Бальмедаре показалось, что Сируш плачет, прямо как ее дочь – потому что она теперь тоже где-то там, она внутри, она – часть Дракона. Его большие голубые глаза сияли звездами, словно бы он зрел прямиком в бесконечные просторы вселенной, или же видел над собой потолок Вавилонской Башни, полный неба и усеянный звездами. Будто бы эти далекие воспоминания не были его собственными, кто-то просто поделился ими, и в глазах навеки застыла картина великолепия, могущества и вечного неба – а этот Вавилонский Дракон видел своды башни лишь однажды, когда прощался со своим собратом, точно таким же внешне, от драконьей головы до львиных пят, сухие кости которого теперь пылились где-то на зачарованном Востоке…

Бальмедара, испытав на себе всю глубину этих глаз, увидела перед глазами Инару, как живую, и поняла, почему ее дочь не выдержала, оступилась. Магиню держала на плаву лишь вера в правильность Духовного Пути, который стал спасательным жилетом для женщины, не давал возненавидеть все вокруг и, что важнее – возненавидеть саму себя.