12 смертей Грециона Психовского

Барон остановился, только когда Аполлонский не выдержал и пнул его.

– Спасибо, а то последние две минуты мы страдали не от заклятий, а от вашего крика.

– Ого, – обалдел барон, дивясь результату. – У меня что, получилось?

– Как видите, – кивнул художник, – вы заглушили эти отвратные звуки, а потом все вернулось на круги своя. Надо же, эти письмена работают почти как колонки – весь храм в динамиках, ого.

– Тогда нам бы поторопиться, пока этот Визирь Духовного Пути, или как его там, не очухался и не начал шептать заклятия снова, – предложил барон.

– Да, хорошо бы, – Аполлонский оглядел попутчиков – все, кроме профессора, поднялись на ноги. – Грецион? Ты опять помер, что ли?

Профессор, продираясь сквозь боль, ставшую невыносимой, помотал головой:

– Дежавю нет… но…

У Аполлонского была хорошая память, которая работала подобно русской рулетке – выстреливала нужной информацией спонтанно. За разговором в баре художник мог внезапно вспомнить пари, проигранное собеседником десять лет назад, и ничего не оставалось делать, как залезть на стол и кукарекать – нет, это не метафора. Вот и сейчас Федор Семеныч подметил:

– Ты уверен, что родился Стрельцом? Просто если дежавю вроде должно было случиться, а вроде – не случилось, то у меня предположение, что ты Змееносец. То самое исключение из правил, ну, помнишь, когда знак выходит из Зодиакального центра.

Инара задумчиво переводила взгляд с художника на скрюченного профессора. На лице отображалось словно тиканье слегка проржавевших часов.

– А ведь вы правы…

– Плевать, плевать, – Психовский резко обхватил затылок руками. – Как же на это сейчас плевать! Зодиака, не Зодиака…

– Тогда, – Брамбеус внезапно ухмыльнулся, обведя взглядом всех остальных, – как насчет пробежки, а? В здоровом теле…

– Мертвый дух, – закончил Аполлонский. – Мой уж точно: лестницы, пробежки… вы видимо и вправду решили меня убить.

– Да какой нам к чертям толк от вашего здорового тела и духа! – снова не выдержал профессор. – Пусть это все быстрее закончится, и прекращай ныть, Феб, хватит, просто закрой свой рот и беги!

– Мда, совсем плох, – присвистнул Аполлонский.

Грецион пропустил замечание мимо ушей.

– Кто последний, – выпалил Брамбеус, не обращая внимания на все остальное, – тот берет на себя этого гадкого Дракона-Змеюку!

– Надеюсь, до этого не дойдет, – буркнул художник, когда барон понесся – ладно, покатился чугунным шаром – вверх по лестнице.

Федор Семеныч все же улыбнулся, подумав, что и Грецион сделал бы так же – даже перед лицом катастрофы, барон не терял энтузиазма. С улыбкой в самую гущу событий, навстречу неизведанному, из полымя в еще одно полымя, потому что огня было уже предостаточно.

Вот это, подумал художник, по-нашему.

Грециона просто рвало на части – за последние пару дней, здесь, в Лемурии, ему было невыносимо плохо, но настолько отвратительного состояния еще не наступало. Чем выше профессор поднимался, тем хуже ему становилось – и он уже не держал ту дегтевую злобу, все это время раз от раза вылезающую наружу. Эта чернота, гнев, агрессия, обычно запертая глубоко внутри так надежно, что даже сам о ней забываешь, наконец-то вырвалась наружу, расположилась под Змееносцем и все бурлила, кипела, отражаясь в глазах густой краской.

Ступени кончились, но профессор даже не заметил – его вовремя остановил Федор Семеныч. Грецион с силой отпихнул художника, только потом догадавшись поднять взгляд, работавший, как разбитое кривое зеркало.

Святилище храма оказалось пятиугольным. В каждом углу стояла словно бы понурая статуя одного из забытых божеств с аметистами в головах: кто-то был мускулист, кто-то – худ как трость папоротника, а кто-то вообще напоминал скопище песчинок, но все божества, замершие в образе каменных изваяний, лишь отдаленно напоминали людей. Скорее смесь растений и животных с намеками на человеческие формы

В лампадках, подвешенных к колоннам и потолку купола, горели масла, разлетавшиеся в хаотичном танце. Своды святилища украшали золотые созвездия, практически не потускневшие за столько тысяч лет. По стенам карабкались письмена-заклятия, плотно прижимающиеся друг к другу.

В центре святилища без сознания валялся Заххак, сбитый Вавилонским Драконом – сам зверь гордо восседал рядом, занеся лапу и отбрасывая слишком густую и длинную тень…

– Стой! – крикнула Инара, тут же закрыв рот рукой, но зверь отвлекся и повернулся.

Девушка растерялась – она знала, что обязана вновь найти Вавилонского Дракона, вновь запереть его. Столько раз Инара прокручивала в голове, как будет проходить этот момент, прогоняла призрачный спектакль и была уверена, что справиться, повторит продуманный порядок действий – а сейчас, столкнувшись с проблемой наяву, розовый мыльный пузырь планов лопнул.

Инара замерла, не зная, что делать. Ругала себя за то, что ввязалась во все это – за то, что с самого начала запустила цепочку событий просто потому, что тогда ей казалось, что она горы может свернуть, может изменить мир в лучшую сторону, облегчить страдания – Сируша и ее собственные.