12 смертей Грециона Психовского

Теперь, в святилище, девушка смотрела в упор на Вавилонского Дракона, на пробудившегося внутри него Змия-Тиамат, и понимала – ничего ты, глупенькая, не можешь с этим поделать. Ничего.

Федор Семеныч, тем временем, вжал голову в плечи, барон засучил рукава и сжал кулаки, а Сунлинь Ван просто стоял в стороне, смотря на Сируша.

Инара перевела взгляд на профессора – он был ее последней надеждой, хотя она сама до конца не понимала, почему.

– Профессор… – протянула она.

Грецион стоял на коленях и тяжело дышал, не выдерживая взгляда Вавилонского Дракона. Зверь оказался слишком близко, и сознание профессора взрывалось цветным конфетти, а его осколки впивались в душу…

– Дура, – крикнул он. – Тупая дура!

Психовский поднял пожелтевшие (или, как сказал бы алхимик, позолотевшие) глаза на девушку – в них плясали черти.

– Зачем, ради чего ты вообще начала все это?! На кой черт ты выпустила Дракона, ведь если бы ты хотя бы на секунду подумала своей пустой башкой, задумалась о чертовых последствиях, не было бы этой боли, не было бы этого гнева, не было бы ничего этого! Какая же дура, дура…

Грецион схватился за голову. Инара, не видя другого выхода, решила повторить попытку:

– Профессор, я…

Психовский чересчур резко встал и метнулся к девушке, прижав руками к стене – он встал рядом с ней лоб в лоб.

– Ты заткнешься или нет! – затряс Грецион девушку. – Я, я, я… я все это ненавижу! Я вас всех, бесполезных болванчиков…

Аполлонский хотел было оттащить профессора от Инары, но этого не понадобилось – Психовский сам рухнул на колени, начал массировать виски. А потом Грецион поднял голову и столкнулся взглядом с Вавилонским Драконом. Профессор опять смотрел в эти глаза, которые манили, протяжным ангельским пением звали к себе, но на этот раз Грецион не умирал, видел их наяву, где они оказались еще более глубокими, еще более затягивающими и знакомыми, как отражение в черном зеркале, как вывернутая наизнанку душа.

Спазм боли сдавил голову, словно прессом. Профессор закричал – Дракон зашипел в ответ и сделал осторожный шаг.

– Давайте я просто приложу его ружьем по голове, – напрягся Брамбеус.

– Вы Грециона хотите жахнуть? – не понял художник.

– Дракона! Он уже раз получил от меня…

–А. Я, пожалуй, все это дело зарисую, – предложил Федор Семеныч. – В таких ситуациях всегда нужен либо бард, либо художник.

– Нет, – вмешалась Инара, взяв барона за руку. – Это должна сделать либо я, либо профессор…

– Почему?

– Потому что мы рождены под Змееносцем, – прошептала девушка. – И то, что мы совершим сейчас, будет едино для всех оттисков – а у нас всего одна попытка, барон. Надо остановить Дракона здесь и сейчас, и если Дракон возьмет над нами верх, то…

– Ясно, каюк, – не выдержал Аполлонский.

Сируш взревел. Сунлинь Ван положил руку на пояс. Всего одна попытка…

– Профессор, – крикнула Инара. – Профессор, вы Змееносец. Вы должны справиться с ним, обязаны…

Грецион слышал, но не хотел слушать – он просто мечтал отключиться, упасть в сладкое забвение, где нет боли, а наружу не рвется гневное пламя, но они хотели, чтобы он столкнулся с Вавилонским Драконом, но Дракон постепенно убивал его, делал боль невыносимее, и Психовский не понимал, почему, почему так происходит, в чем причина…

– Я ничего не обязан вам! Проклятье, Змееносец, не Змееносец, да разве есть разница?! Я не могу, мне плохо, Дракон делает все это невыносимым… я, черт вас дери, столько раз умирал, и каждый раз понимал, что умираю! Знаете, какого это, чувствовать, что тебя только что не стало, ты сдох как собака в подворотне, но вот он ты, живой, а где-то в другом месте валяешься мертвый!? И каждый раз вновь приходил в себя с тошнотой, с болью, с дежавю, черт, нет, черт… И каждый гребаный раз я видел эти проклятые глаза, они тянули за собой, а боль не прекращалась, боль только… сильнее!

Последнее слово Грецион выкрикнул так громко, что его не грех напечатать огромными буквами, которые, весом в несколько тон, упали на пол святилища.

Сируш, внимательно наблюдавший за профессором, придвинулся вплотную к нему.

Инара замерла.

Зверь, мелодично шипев, глядел на Психовского.

– И ты, чертова тварь, ненавижу, ненавижу, что погнался за тобой!..

Профессор, не убирая рук от головы, поднял взгляд и посмотрел в безумно глубокие глаза Вавилонского Дракона, полные бесконечного космоса – они потянули профессора за собой, к сотне царей, ко всему тому, что было частью дракона, к мерцающему сизой ненавистью огню Змия-Тиамат внутри, и тогда Грецион увидел в этих глазах…

Грецион увидел самого себя внутри Дракона.

Новый спазм оказался сильнее всех остальных, но Психовский не помнил, закричал или нет – потому что с этой болью, на уровне бреда, помутнения сознания, пришло понимание. Все осколки собрались воедино, мучительная загадка рассыпалась пеплом ясности, потому что там, внутри Вавилонского Дракона, был он – он, последним посмотревший в глаза зверя в стольких оттисках и умерший там, отдав свою душу, отдав самого себя Вавилонскому Дракону.