120 дней Содома, или Школа разврата

– Минутку, – сказал епископ, – я не могу больше слушать об извержении в рот. Тут же вспоминаю о том, что я только что испытал, и мне хочется снова испытать это.

С этими словами он привлек к себе стоявшего возле него на часах Банд-о-Сьеля и принялся его сосать со всем пылом закоренелого мужеложца. Сок брызнул, епископ проглотил и тут же приступил к тому же занятию с Зефиром. В такие минуты женщинам лучше не попадаться ему под руку. К несчастью, Алина как раз оказалась возле него. «Ты-то зачем здесь, сука, – закричал епископ, – когда я только мужиков хочу!» Алина попыталась улизнуть, но епископ схватил ее за волосы и поволок вместе с Зельмирой и Эбе, двумя девочками его сераля. К ним, по его приказу, присоединилась Фаншон. Не прошло и минуты, как послышался крик Алины, и тут же рев извергающегося святого отца соединился с воплями его любимой племянницы.

Но вот все вернулись. Алина плакала и прижимала руку к своему заду. «О, покажи-ка мне, – сказал герцог, – страсть как люблю смотреть на следы проделок братца». Алина показала, но что именно герцог увидел, я знать не могу, ибо мне не дано проникнуть в тайны этих инфернальных кабинетов; однако зрелище произвело на герцога впечатление такое, что он воскликнул: «Ах, дьявол меня побери, что за прелесть! Надобно и мне так попробовать!» Но Кюрваль остудил его пыл, заметив, что у него, у Кюрваля, имеется в запасе план неких развлечений, для которых герцогу понадобится и весь его рассудок, и вся его сперма. Дюкло предложили рассказать пятый эпизод, которым и должен был завершиться этот вечер, и она продолжила такими словами:

– К числу этих выходящих из ряда людей, чья страсть заключалась в причинении себе унижений и нанесении членовредительства, относился и известный Фуколе, президент Палаты Счетов. К этому я применяла всю лестницу наказаний. Я его вешала, и веревка в нужный момент обрывалась, и он падал на тюфяки; затем его растягивали на кресте Святого Андрея, и я делала вид, что отрубаю ему конечности, но меч мой был из плотной бумаги; я ставила ему клеймо на плечо, но оно было не раскалено, а лишь нагрето и оставляло совсем легкий отпечаток; затем я бичевала его по спине, как это проделывает подлинный заплечных дел мастер. Все это необходимо было сопровождать всяческими поношениями и обвинениями в самых разных страшных преступлениях. После каждого наказания он в простой рубахе со свечой в руке должен был униженно просить прощения у Бога и людского правосудия. Наконец вся процедура заканчивалась на моей заднице, куда сластолюбец и проливал свою сперму, умирая от блаженства.

– Ну теперь-то, когда Дюкло закончила, ты мне позволишь освободиться от спермы? – спросил герцог Кюрваля.

– Нет, нет, – возразил президент. – Побереги ее пока что. Она мне понадобится во время оргий.

– О, всегда к твоим услугам. Но ты, кажется, принимаешь меня за совсем бессильного человека. Неужели ты думаешь, что та малость спермы, от которой я сейчас хочу избавиться, помешает мне поучаствовать во всех бесчинствах, что придут тебе в голову через четыре часа? Не беспокойся, я буду во всеоружии. Но мой досточтимый братец пожелал дать мне маленький пример жестокости, и я буду очень огорчен, если я не повторю его с твоей дорогой и любимой дочерью Аделаидой!

И, схватив Аделаиду, он потащил ее в свой кабинет вместе с другими женщинами своего квартета – Терезой, Коломбой и Фанни, и, наверное, потешился с нею так же, как епископ со своей племянницей: из кабинета сразу же донеслись крики несчастной жертвы и рычание наслаждающегося негодяя. Кюрваль захотел установить, кто из двух братьев лучше провел операцию: он приказал подойти к нему обеим женщинам и, внимательно исследовав их зады, объявил, что герцог повторил своего соперника, но исполнил все с большим напором.

За столом всем невольникам, и мужчинам, и женщинам, дали какое-то снадобье, вызывающее ветры в кишечнике, и после обеда занялись игрой под названием «пёрни в рот». Четверка господ, каждый на своем диване, лежа на спине, принимали по очереди всех остальных, которые испускали им в рот газы. Дюкло было поручено подсчитывать и отмечать. Пердунов и пердуний было тридцать шесть, так что каждому из игроков удалось набрать не менее ста пятидесяти очков. Вот, оказывается, для какой игры берег Кюрваль силы герцога. Но эта предосторожность была излишней. Столь закоренелому распутнику, как герцог, ничего не стоило разрядиться в любой предложенной ему ситуации, и он обильно излился во второй раз в ответ на слабенькие ветры из задницы Фаншон. Кюрваль откликнулся на пуканье Антиноя, тогда как Дюрсе отдал свою сперму Мартен, а епископ – Дегранж. Юная же красота ничего от них не добилась…

День двадцать шестой