120 дней Содома, или Школа разврата

– Кюрваль, – сказал герцог, только что отведавший дерьма Розетты, от чего член его тоже пришел в боевое положение, – пусть нас оставят здесь со всем гаремом на пару часов, и мы им покажем.

Дюрсе с епископом, будучи не так распалены, как эти двое, подхватили их под руки, и как есть – то бишь со спущенными штанами и торчащим членом – представили на погляд всему обществу, уже приготовившемуся слушать речи Дюкло. Та, увидев состояние явившихся, поняла, что ее скоро прервут, и поспешила начать следующими словами:

– Некий придворный чин, мужчина лет тридцати, придя ко мне, пожелал от меня лучшую из девиц, какими я располагаю. О своих вкусах он меня не предупредил, и я посоветовала ему юную приказчицу из модной лавки по соседству, которая никогда еще не участвовала в наших развлечениях и лучше которой, в самом деле, невозможно было найти. Свожу их и, горя любопытством, спешу к своей наблюдательной дыре. «Где эта чертова Дюкло, – были его первые слова, – нашла такую грязную шлюху? Ты, наверное, к солдатам каким-нибудь цеплялась, когда тебя отыскали?» Ничего не понимавшая бедная девушка не знала, куда от стыда деваться. «Давай, раздевайся, – продолжал придворный забавник. – Боже, до чего ж неуклюжа!.. В жизни не видел таких уродливых и придурковатых девок… Ну что, мы сегодня закончим или нет?.. Ага, вот оно, это тело, которое мне так расхваливали!.. Ну и сиськи… У старой коровы вымя и то лучше, – и он грубо лапает ее за грудь. – А живот! Весь в морщинах! Ты, наверно, раз двадцать рожала?» – «Ни разу, сударь, уверяю вас». – «О да, да, ни разу! Все они так говорят, потаскухи. Послушать их, так они вообще все целки… А ну-ка, повернись… Какая гнусная жопа… Ягодицы тощие… Глаза бы мои не смотрели… Ты, наверное, сотни пинков под зад успела получить, что он таким стал?»

Прошу заметить, господа, что это говорилось о самой восхитительной попке, какую мне когда-либо приходилось видеть! А несчастная девица смутилась вконец, я почти ощущала, как колотится ее сердчишко, видела, как облако набегает на ее прелестные глаза. И чем больше она смущалась, тем яростнее честил ее проклятый мошенник. Все те мерзости, что он адресовал ей, я и передать вам не могу, так даже пьяные извозчики не позволяют себе выражаться. Наконец, она не выдержала, из глаз брызнули слезы. Это был момент, к которому распутник приберег самый пышный букет своих литаний. Яростно дроча себя, он поносил цвет ее кожи, ее фигуру, черты ее лица, кричал, что изо рта у нее воняет, что она еле ходит, что она дура дурой; словом, он отыскивал самые унизительные для нее выражения, поливая ее при этом спермой. Последствия этой сцены оказались весьма занятными: она толкнула девушку к покаянию; бедняжка поклялась, что никогда больше не примет участия в таких приключениях, а через неделю до меня дошло, что она укрылась в монастыре и намерена оставаться там до конца жизни. Я рассказала об этом молодому человеку, он очень смеялся и попросил меня подыскать ему еще одну жертву обращения в святую веру.

Другой клиент, – продолжала Дюкло, – просил меня подыскивать ему крайне чувствительных девушек, которых тревожное ожидание плохих новостей приводило в настолько сильное волнение, что потрясало всю их натуру. Больших трудов стоило мне подыскать такую девушку, но мой заказчик накопил столь большой опыт, что по первому взгляду мог определить, верно ли будет нанесен удар. Под его водительством я и не ошибалась в нужном выборе. Однажды я свела его с одной, ожидавшей получения весточки из Дижона от некоего обожаемого ею молодого человека по имени Валькур. «Откуда вы, мадемуазель?» – почтительно осведомился плут при встрече. «Из Дижона, сударь». – «Ах, из Дижона! Черт возьми, я только что получил письмо из Дижона, и оно меня крайне опечалило». – «А что такое? – заинтересовалась девица. – Я весь город знаю, может быть, эта новость и меня как-то касается». – «О нет, нет, – отвечал наш молодчик. – Это только меня может привести в отчаяние. Сообщают о смерти одного молодого человека, очень мне симпатичного. Он только что женился на девушке, которую ему просватал мой брат, живущий в Дижоне, а наутро после свадьбы скоропостижно скончался». – «Ради Бога, сударь, его имя?» – «Звали его Валькур, жил он в Париже, на такой-то улице, в таком-то доме… Да нет, откуда вам его знать…» При этих словах девица падает без чувств. «Ах, черт побери, – в полном восторге кричит развратник, тут же расстегивает штаны и начинает дрочить прямо над бесчувственным телом. – Вот этого-то я и хотел. Только жопу, жопу! Мне, чтоб кончить, жопа нужна!» Переворачивает ничего не чувствующую девицу, заголяет ее, пускает на нее семь или восемь струек спермы и исчезает, нимало не беспокоясь тем, что может произойти с этой несчастной.

– А она окочурилась от этого? – спросил, потрепав Дюкло по ляжкам, Кюрваль.

– Нет, – ответила Дюкло, – но целых шесть недель болела.

– Славное дельце, – произнес герцог, – но я бы на месте этого человека нанес бы удар во время ее месячных.