Читаем 120 дней Содома, или Школа разврата полностью

Д’Окур принял меня как нельзя лучше; он сам отвел меня в великолепный покой, предназначенный для моего жилья, я там очень скоро вполне обустроилась. Вот только я была приговорена переносить четыре трапезы за день, и мне приходилось поглощать бездну всякой всячины, которая, впрочем, могла бы прийтись мне по вкусу: рыба, устрицы, соления, яйца, молочное во всех видах; но, с другой стороны, со мной так хорошо расплачивались, что грех было бы жаловаться. Основу моего повседневного стола составляли белое мясо, филе из дичи всех сортов и немного говядины совершенно без жира, хлеба чуть-чуть и фрукты. Мясные блюда подавались даже утром на завтрак и к вечеру на полдник; в этих случаях хлеба не полагалось, а вообще д’Окур просил меня мало-помалу отказываться от хлеба, и в последние дни я обходилась совсем без хлеба и без супов. В результате такого режима, как и предвидел д’Окур, я испытывала позывы к большой нужде дважды в день и справляла большую нужду мягко, деликатно и выдавала товар изысканнейшего вкуса, что ему и требовалось: при обычной еде такого бы не получилось, в этом д’Окуру можно было верить, он был знатоком. Производились наши операции при его пробуждении и перед тем, как отойти ко сну. Все проходило почти в точности так же, как я вам уже рассказывала: начинал он всегда с высасывания моего рта, причем рот ему должен быть предоставлен в натуральном виде, никакой чистки зубов и полоскания, этим можно было заняться лишь после. Впрочем, снаряд свой он разряжал далеко не каждый раз. Нашим соглашением не предусматривалось сохранение верности друг другу; д’Окуру я была как дежурное блюдо, кусок мяса, который всегда можно разогреть и подать. Каждое утро он уходил и развлекался где-то в других местах.

Через два дня после моего прибытия товарищи его по разврату сошлись к нему на ужин, и так как каждый из них при общности пристрастия к тому роду наслаждений, который мы рассматриваем, наслаждался несколько наособицу, вам будет интересно, господа, прежде чем вы добавите их к общему реестру, если я на этих особенностях каждого остановлюсь.

Итак, гости прибыли. Первым – старый, лет шестидесяти советник Парламента по имени д’Эрвиль. Любовницей его была женщина лет сорока, очень красивая, с одним, пожалуй, недостатком – несколько полновата. Ее звали госпожа дю Канж. Вторым был отставной военный, сорока пяти – пятидесяти лет, которого звали Депре; у него в любовницах состояла красавица-блондинка с фигурой, лучше которой вряд ли можно было встретить, ее звали Марианной, и было ей двадцать шесть лет. Третьим был шестидесятилетний аббат дю Кудре, любовницей которого оказался шестнадцатилетний, красивый как день, юноша; аббат выдавал его за своего племянника. Ужин был подан на том этаже, часть которого я занимала. Застолье было столь же игривым и вольным, как и изысканным. За ужином характеры раскрылись. Нельзя было быть более распутным, чем д’Эрвиль: глаза, слова, жесты – все свидетельствовало о распутстве, все являло откровенный либертинаж. Депре, несомненный любитель непотребства, отличался все же большей сдержанностью. Что до аббата – это был самый отъявленный безбожник: чуть ли не каждую фразу перемежал он отвратительным богохульством. Дамы же подражали своим кавалерам; они, конечно, много болтали, но держались при этом весьма приветливо. Юноша показался мне глупым настолько же, насколько он был красив, но, судя по нежным взглядам, бросаемым на него, госпоже дю Канж он пришелся по вкусу, хотя он, очевидно, об этом и не догадывался.

К десерту все приличия были отброшены, и речи и поступки стали омерзительно грязными. Д’Эрвиль поздравил д’Окура с новым приобретением и спросил, красивая ли у меня задница и хорошо ли я ею пользуюсь.

– Еще бы! – ответил ему мой финансист. – Да ты и сам можешь в этом убедиться. Между своими какие счеты, у нас ведь все общее, и любовницы, и кошельки.

– Разрази меня гром! – воскликнул д’Эрвиль. – Принимаю! – И тотчас, подхватив меня под руку, пригласил проследовать с ним в кабинет. Видя, что я колеблюсь, бесстыдница дю Канж ободрила меня: «Ступайте, милочка! У нас тут без церемоний. А я пока позабочусь о вашем возлюбленном».

Я вопросительно посмотрела на д’Окура, он дал одобрительный знак глазами, и я последовала за старым советником. Именно он, господа, представит вам сейчас вместе с двумя другими три разновидности пристрастия, которое мы с вами разбираем, они составят лучшую часть моего сегодняшнего повествования.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Антон Райзер
Антон Райзер

Карл Филипп Мориц (1756–1793) – один из ключевых авторов немецкого Просвещения, зачинатель психологии как точной науки. «Он словно младший брат мой,» – с любовью писал о нем Гёте, взгляды которого на природу творчества подверглись существенному влиянию со стороны его младшего современника. «Антон Райзер» (закончен в 1790 году) – первый психологический роман в европейской литературе, несомненно, принадлежит к ее золотому фонду. Вымышленный герой повествования по сути – лишь маска автора, с редкой проницательностью описавшего экзистенциальные муки собственного взросления и поиски своего места во враждебном и равнодушном мире.Изданием этой книги восполняется досадный пробел, существовавший в представлении русского читателя о классической немецкой литературе XVIII века.

Карл Филипп Мориц

Проза / Классическая проза / Классическая проза XVII-XVIII веков / Европейская старинная литература / Древние книги
Графиня Потоцкая. Мемуары. 1794—1820
Графиня Потоцкая. Мемуары. 1794—1820

Дочь графа, жена сенатора, племянница последнего польского короля Станислава Понятовского, Анна Потоцкая (1779–1867) самим своим происхождением была предназначена для роли, которую она так блистательно играла в польском и французском обществе. Красивая, яркая, умная, отважная, она страстно любила свою несчастную родину и, не теряя надежды на ее возрождение, до конца оставалась преданной Наполеону, с которым не только она эти надежды связывала. Свидетельница великих событий – она жила в Варшаве и Париже – графиня Потоцкая описала их с чисто женским вниманием к значимым, хоть и мелким деталям. Взгляд, манера общения, случайно вырвавшееся словечко говорят ей о человеке гораздо больше его «парадного» портрета, и мы с неизменным интересом следуем за ней в ее точных наблюдениях и смелых выводах. Любопытны, свежи и непривычны современному глазу характеристики Наполеона, Марии Луизы, Александра I, графини Валевской, Мюрата, Талейрана, великого князя Константина, Новосильцева и многих других представителей той беспокойной эпохи, в которой, по словам графини «смешалось столько радостных воспоминаний и отчаянных криков».

Анна Потоцкая

Биографии и Мемуары / Классическая проза XVII-XVIII веков / Документальное