Проснувшись, долгое время не решался выбраться из-под одеяла. За ночь тепло выветрилось, и в комнате стоял неожиданный для середины лета холод. Впрочем, это в городе стесненный камень хранит тепло, на природе-то все по-другому. Кожа под пересушенными накануне волосами чесалась. Все же зря я отказался от банной шапки. Чтобы почесать голову, нужно было выпростать руку из-под одеяла, но не было никаких сил решиться на это. Нет, все-таки нужно вставать, без кружки горячего крепкого кофе я это утро просто не вынесу. Резким движением поднялся с кровати. Я решительный, я – молодец! Голова, оказывается, не только чесалась, но и болела. На подушке остались какие-то мелкие пятна. Похоже, раздавил во сне какую-то букашку.
– Как спалось? – Вера уже хлопотала на кухне. Чайник закипал. Я потер лоб.
– Зря форточку не открыл, после духоты – голова тяжелая. Хотя с форточкой бы вообще замерз… А в целом – ничего. Турция снилась.
– Турция… – Вера мечтательно улыбнулась, замерев. – Здорово тогда отдохнули, спасибо вам!
– Тебе спасибо… – Я смутился. Как бы то ни было, как бы ни подразумевалось всеми нами, что Вера досталась нам тогда в нагрузку, на самом деле она очень помогла. Виталику тогда недавно исполнилось два года, на солнце ему было жарко, в воде холодно… Без Веры мы бы не отдохнули. А она меня благодарит. – В общем, да, общими усилиями хорошо справились!
После завтрака я наконец-то принялся за работу. Нужно было вытащить из земли служившие дорожками плиты и камни, перевернуть их, снова выложить путь и утрамбовать. Считалось, что это помогает дорожкам не проседать, – так, во всяком случае, утверждала Тамара Васильевна. Она проводила, точнее, организовывала эту операцию не реже двух раз в год, и я иногда шутил, что единственная причина, по которой они так легко отдали за меня Ирину, – это возраст Валентина Петровича. Уже в те годы, когда я только начал бывать у них, глава семейства перекладывания плит сторонился и вообще явно тяготился физическим трудом. Говорил, наработался за свою жизнь.
К обеду я справился примерно с третью путей. Поставил лопату в сарай, между стопками ведер и садовыми ножницами Тамары Васильевны. На верхней полке что-то сверкнуло; достал, потянувшись, пепельницу Валентина Петровича. С окурками. Полгода прошло. Бедная женщина. За обедом я не выдержал.
– Вера, ну зачем ты себя здесь мучаешь? Для чего ты себя здесь закрыла? Ты же потому и продолжаешь грустить, что живешь как в музее их памяти… Переезжай в город, займись чем-то своим…
«Родители умерли, но это еще не значит, что и саму себя заживо хоронить надо…» Я еле удержался от последней фразы. Вера подняла на меня глаза. В глазах стояли слезы – как будто мне и не надо было договаривать, она и так услышала. Конечно, куда ей город, какое там – самой, отдельно… Она же сама по себе никогда не жила.
– Хочешь, поживи у нас для начала. Постелим в комнате с Виталиком, он твоей компании всегда рад. И Ире… – Я в последний момент исправился: – Компания будет.
Чуть не сказал: «Полегче будет…» Не хватало еще свояченицу в прислуги звать. Хотя, конечно, если Виталик будет и дальше бродить по ночам как лунатик, а Ира – выматываться, доказывая, что все с ней в порядке, то с Верой действительно полегче будет. Если не Ире, то мне. Не такая плохая идея, и, опять же, самой свояченице точно на пользу пойдет. Поскольку Вера молчала, я уверенно повторил:
– Давай к нам. И мы будем рады, и ты обстановку сменишь. Хотя бы на время.
Вера молча собрала тарелки. Отнесла их в мойку. Встала за моей спиной. Положила руки мне на плечи.
– Спасибо, Андрюша, за предложение. Может, и правда… Я подумаю… Но тяжело… Родители…
По ее бормотанию было понятно, что больше об этом сейчас разговаривать не стоит. Я сказал, она услышала. Взрослый человек, авось даст идее шанс, созреет до верного шага. Спросил, чтобы переменить тему:
– Слушай, все никак не могу узнать, что за запах? Приправа? Ягоды сушеные? Травы?
После небольшой паузы Вера тихо ответила:
– Это мамины духи. Я, когда их вещи перебирала… Там почти полный флакон остался… Я в доме одна, их нет… А побрызгаю – и как будто рядом… – Судя по всхлипам из-за спины, Вера расплакалась. Я повернулся, чтобы поддержать свояченицу. Убирая руки, она провела ими по моей голове. От ее прикосновения потемнело в глазах. Скованный неожиданной слабостью, я не мог ни встать, ни вздохнуть, ни пошевелиться… Мне казалось, я готов был поклясться в этом, что от точки, где прошла ее рука, расползаются, ползут по всей коже гадкие насекомые. Я не мог их видеть, но отчетливо представлял, чувствовал миллионы покрывающих мое тело полупрозрачных склизких червячков. А потом все прошло, Вера даже не успела заметить, что со мной что-то не так. Достала платок, промокнула глаза. Высморкалась. Виновато улыбнулась.
– Сейчас сама себя услышала – ну явно сдурела баба, с этими духами… Простите меня, родные… Спасибо, что возитесь со мной…