13 мертвецов

Вера встретила меня как всегда радушно. С легким удивлением я почувствовал, что и сам соскучился по ней. Я всегда тепло относился к этой доброй, приветливой и, по-видимому, не слишком счастливой женщине. Мне было жаль, что так резко и безапелляционно в чем-то по молодости набедокурившую Веру родители выдернули из ее жизни, запечатав в своей. Сначала в своей просторной квартире, потом в этом роскошном, но все-таки их, родительском, доме. Как в склепе. Мне казалось неправильным, что Тамара Васильевна и Валентин Петрович навсегда огородили дочь от ее ошибок, ее радостей, ее решений. Хотя сама она, кажется, никогда и не жаловалась. Помогала родителям по хозяйству, ходила с младшей сестрой и ее друзьями в кино и театр, посещала концерты. Однажды летала вместе с нами в Турцию, чтобы, как мы неловко объясняли родителям и друг другу, помочь с Виталиком. Иногда записывалась на какие-то курсы, несколько раз пробовала выходить на работу, но нигде долго не задерживалась – непривычная к чужим людям, не могла вписаться в коллектив. Родители ее за это не упрекали и, как мне казалось, не особо-то и одобряли попытки трудоустройства старшей дочери. Хотя и не препятствовали. Однажды при нас Вера объявила, что устраивается на курсы шитья, так Валентин Петрович только философски пожал плечами: «Ну, коли душа требует, то почему бы и нет. Глядишь, погребальные рубахи нам с матерью сошьешь, срок-то подходит». Это было года три назад. Конечно, обошлось без погребальных рубах, хоронили тестя с тещей как полагается: официальный темный костюм у Валентина Петровича, строгое синее платье у Тамара Васильевны. Насколько я знаю тещу, думаю, оба наряда были подобраны и готовы заранее, возможно, висели в шкафу уже тогда, во время того разговора. Но простые рубашки Вера шила – и отцу, и мне, как и прочую одежду другим родственникам. А еще вязала, неплохо рисовала, лепила на гончарном станке какую-то посуду и играла на пианино. Все – внутри этого дома. Крепко сбитого, основательно построенного, большого и теперь, несмотря на все старания единственной обитательницы, безнадежно опустевшего. Мертвого. Мрачного.

Именно поэтому я никак не мог понять Веру теперь. Да, смерть близких – это всегда больно. Тяжело, особенно когда ты прожил вместе с ними всю жизнь. На их обеспечении, под их опекой… Понятно, тяжело. Но тогда тем более – какой смысл оставаться одной в доме, где все пропитано духом ушедших людей, где каждая вещь несет на себе их отпечаток, каждый угол напоминает о них? Мне казалось, Вера искусственно и неразумно продлевает скорбь, вместо того чтобы отпустить ушедших и наконец-то начать жить своей жизнью. Я перестал ездить к ней, потому что устал ее жалеть.

– Здравствуй, Андрюша, спасибо, что приехал… – Она встречала меня у калитки. Привычно потянулась вверх, поцеловала в щеку. Дыхание ее, как у многих деревенских жителей, пахло сырой травой и чем-то сладким. – Как там Ириша и маленький?

Она посторонилась, пропуская меня за ограду. Шагнув во двор, я споткнулся об расшатавшуюся плиту и чудом, практически ухватившись за сопротивляющийся воздух, удержал равновесие.

– Да уж, точно пора дорожки перекладывать… Болеют, завтра к врачу пойдут… Ты-то сама как себя чувствуешь?

– А что я, я привычная… Кушать будешь? Я как раз, как чувствовала, что ты скоро будешь, по грядкам прошлась.

Свояченица заперла за мной калитку и посеменила в дом. «Как чувствовала». До ее дома от нас чуть больше часа при вечернем движении. Я позвонил Вере, уходя с работы, сказал, что заеду домой, переоденусь и сразу к ней – чтобы не ехать в субботу, когда в потоке дачников, пляжников и ранних грибников придется просидеть за рулем раза в два дольше. Лучше уж с пятницы. Приехать еще засветло, часик поработать, сходить, раз уж приехал, в баню – и спать. Без каждые три часа сомнамбулически бьющегося в двери родительской спальни Виталика… Надо перед сном написать Ире, чтобы не закрывалась, – она-то как раз всю эту неделю спит болезненно крепко, может и не услышать через порог…

Вера, добравшись до дома, зажгла уличный фонарь, и только тогда я понял, что уже стемнело.

– А выходил из машины – светло было. Как резко… – Ориентируясь на зажженый свет, я добрался до дома. Вера вежливо улыбнулась:

– Конец июля, всегда так… Ты же последний раз вечером когда приезжал? В мае, поди?

Я смущенно кивнул, готовясь неловко оправдываться. Давно, на самом деле давно здесь не был. Но оправдываться не пришлось, Вера благородно сменила тему.

– Баню ведь будем топить? Хоть попарюсь с тобой по-человечески… А то для себя одной неохота возиться, а Ирише, сам знаешь, шестьдесят градусов – уже жарко…