13 странных историй о любви и смерти

Когда я смотрю в ее светлые глаза, в ее прозрачные большие глаза с черными неподвижными зрачками, мне кажется, что я смотрю в глаза птице. Я как будто слышу ветер. Слышу как бьются крылья. Она склоняет голову набок. Смотрит, не мигая. Странная. Как странная птица. Нереальная и неловкая на земле. Слишком хрупкая и белая для этого города. Для этого серо-черного депрессивного урбана. Слишком светлая и тонкая. И невероятная.

Я немного побаиваюсь ее неподвижности, ее молчания. Ее птиц, несущихся через ущелье. И ещё я боюсь к ней прикасаться. Боюсь, что слишком груб для неё. И слишком нежен. И то и другое неверно. Все неправильно. Непоправимо неправильно. Нужно так, как дыхание остаётся на холодном стекле. Если я – дыхание. Если она – стекло.

И она не хотела брать меня с собой. Говорила, что это невозможно. Что дикие места и дикие люди, что граница. Что скалы и ветер. Я верю. Я верю и знаю, что никак нельзя. Невозможно.

Я знаю, что еду. И я беру билет только в один конец, так же как она. Не спрашиваю, почему. Не задаю свои тысячи вопросов. Мой билет в один конец. Туда, где граница. Где дикие места и дикие люди. Где в ущелье среди скал, несётся белая волна птиц. Раз в году. В начале апреля. Что ты знаешь об этом?

9. Он был художник

Я никогда не познакомлю тебя с ним. Есть причины, поверь.

Он был художник. И она тоже. Два художника могут встретиться. Это легко. Это также естественно, как встреча двух кондукторов в середине трамвайного вагона. Но гораздо красивее. Без обид. Мне нравятся трамваи.

Он стал художником недавно. Я бы не поверил, но я знаю точно. А ты поверь мне на слово, это ведь моя история. Раньше он был архитектором. Не слишком хорошим. Аккуратным, знающим. Но не более. И, мне кажется, он просто устал быть не слишком хорошим. Решил уйти из мира объективных критериев в мир субъективных оценок. Знаешь, это серьезное решение. Уйти от сравнительного успеха и благополучия. Прыгнуть с высоты тридцатилетнего опыта в неизвестность. У меня кружится голова от этой высоты. Ведь я даже не сказал тебе, что он был не молод. Да, он был не молод. Давно и необратимо. Знаешь, мне кажется своим поступком он пытался отменить старость. Обмануть время. Сбросить этот б*ский счётчик времени. Но это только мои догадки. Сам он никогда не говорил об этом. Сменил комфортный и практичный Хубокен на Флетбуш стрит и Бушвик.

Понимаешь, это короткая и печальная история. И если я ненадолго замолчу, дай мне время перевести дыхание. Да, мне очень жаль. Слишком жаль. Печальная история, так я сказал? Вот почему, б*ть, печальные истории происходят с художниками? Не с троллейбусными кондукторами? Скажи мне, почему? Трамвайными? О чем ты? О Битлз? Ладно. Шутишь.

Он рисовал быстро и много. Резко, рвано, жирными линиями угля. Грубо. И если на его картонах нужен был цвет, он зачерпывал его из жестяных банок широкой жесткой малярной кистью из Хоум депо. И просто швырял сверху на уголь. Я, когда смотрел на его работы, не мог понять, почему все так неправильно и грубо, и все же красиво. Бешено красиво, если позволишь. И музыка в его студии была такой же. Он вытаскивал дорожки каких-то непонятных ди-джеев, не глядя, забивал плейлист часами монотонных басов. Он не обращал внимания на музыку в своей студии. Просто не выключал никогда. Бушвик прощал ему это. Бушвик вообще прощал своим обитателям чудачества. И в его железную дверь не стучали соседи.

Она любила краски. Она любила цвет. Цвета должно быть много. Цвет должен жить, кричать, петь, лететь… То, как я складываю для тебя слова и то, как она собирала цвет на своих странной формы холстах… это как взлетная полоса и небо, переполненное солнцем. Это как правый кросс вместо левого джеба. Дико, оглушающе. Fatality.

Она была натурщица. Кроме всего. Подрабатывала. Почему нет? Красивая, молодая. Необычная. Может, слишком худа, некоторые проблемы с кожей? Пустяки. И это не стыдно. Даже когда она позировала обнаженной.

Она была не слишком удобная натурщица, потому что совершенно не могла стоять на месте. И ещё, она была гораздо моложе его. Гораздо? Этого слова недостаточно. Почти три жизни. Очень много, поверь. Все эти контрасты, все эти противоположности не могли оставаться статикой. Знаешь, как это бывает?

Б*ть. Хотя разве так бывает? Искрит, слепит. Словно два оголённых контакта. Бывает. Было. Будет. Он полюбил ее. Он достал свое старое сердце из своей поношенной груди, нарезал тонкими ломтиками и выложил перед ней. На бурый картон с логотипом Amazon Prime. Потому что чистые тарелки у него уже пару недель как закончились.

И все же это было очень красиво. Да, она была слишком молода. Да, он был много, много старше. Ее короткие невероятного цвета волосы и его торчащие клочьями остатки седых волос.

Это было красиво, я видел. Я знаю. Здесь я ничего не выдумал. Ее тонкие босые ноги нетерпеливо переступали на холодном бетонном полу его студии, наступали на фрагменты его жизни. И ещё, она, закрыв глаза, танцевала под его дикую музыку. Ее руки. Ее пальцы. Ее закрытые глаза. Ее маленькая грудь.