1356

— О нём мало кто слышал.

— Жюньен, — задумчиво повторил лучник.

— Он был сыном благородных родителей, — просветила его графиня, — Очень благочестивым. Надумав напроситься в ученики к святому Аманду, он проделал долгий путь и постучал в дверь будущего наставника поздно ночью. Святой Аманд, тот ещё пентюх, побоявшись, что к нему нагрянули разбойники, не открыл. Почему Жюньен не растолковал ему, кто таков, почему Аманд сам не рассмотрел гостя — тайна за семью печатями. Как бы то ни было, недотёпа Жюньен прилёг на травку и заснул. Ночью повалил снег, однако Господь в милости своей не дал будущему святому замёрзнуть и, когда наутро Аманд выглянул из окошка, он узрел чудо — снег лежал всюду, только не вокруг мирно спящего Жюньена. Волнующая история, да?

— Как малоизвестный святой попал в эту книгу наряду с чередой знаменитых мучеников?

— Вернись к первой странице.

На первом листе красовалась эмблема: вздыбленный красный лев в белом поле.

— Мне незнаком этот герб, — сказал Томас.

— Это герб Пуатье. Свекровь моя родилась и выросла там. Не знаю, как связаны с городом прочие святые из книги, но Жюньен точно имеет отношение к Пуатье.

— А святой Пётр?

— В Пуатье святой Пётр не бывал.

— Может, святой Жюньен с ним встречался?

— Юноша, я могу поверить в то, что на небесах святые регулярно встречаются, сплетничают, играют в кости и меряются ранами, но земную юдоль святой Пётр покинул задолго до рождения Жюньена.

— Может, и так. Только какая-то связь между ними быть должна.

— Мне она неизвестна.

— Но она может быть известна жителям Пуатье. Надо ехать туда, — рассудил Томас.

— Чтобы ехать в Пуатье, — ехидно заметила графиня, — надо для начала выбраться из Монпелье.

— Обратно в монастырь через забор. Делов-то.

— Ты уверен, что тебя там не караулят? Есть способ проще. Тебе же всё равно надо дожидаться темноты?

— Если я вас не стесню… — расшаркался Томас.

— Не стеснишь. Стемнеет, выберешься из моей кельи и прокрадёшься по коридору до крайней двери слева. Она ведёт в комнату для раздачи подаяний, там выход на улицу, он никогда не запирается. Только до темноты ещё насколько часов, — старуха пожевала губами, затем хитро взглянула на лучника, — Ты в шахматы играешь?

— Немного.

— Я когда-то играла хорошо, но с тех пор прошло много лет. Да и ум потерял остроту… — она вздохнула, с грустью глянув на кота, — Николя сейчас, наверно, умнее меня. Так что мы с тобой на равных. Сыграем?

— Если вам игра доставит удовольствие.

— Доставит. Только предлагаю играть на деньги. Небольшие, исключительно ради острых ощущений. Не против?

— Не против.

— Скажем, по леопарду за игру?

— По леопарду?! — глаза у Томаса полезли на лоб.

Леопард соответствовал пяти английским шиллингам, недельному заработку искусного ремесленника.

— Только ради острых ощущений, — повторила графиня, — Сам посуди, юноша: я старая, мозги и так плохо работают, да ещё настойка их затуманивает. Соглашайся, леопард-другой у меня найдётся выигрыш заплатить. Тебе — прибыток, мне — забава.

— Ладно, по леопарду, так по леопарду, — уступил Томас.

Морщинистое тёмное личико озарилось триумфальной улыбкой. Старушенция укзала Томасу на шахматный набор. Лучник поставил доску на тонконогий столик перед креслом графини.

— Твои фигуры серебряные, — она дождалась, пока Томас сделает первый ход и добавила хищно, — Будет больно. Очень больно.

6

Из обители святой Доркас Хуктон ускользнул на диво гладко. Никем не замеченный, он прокрался в каморку, где были свалены для раздачи бедным разнообразные обноски, и выбрался на улицу. Старая графиня, лицемерно сетуя на слабость ума, ободрала Томаса, как липку, облегчив на целых семь леопардов, но Томас по ним не горевал. Он узнал имя святого с авиньонской фрески. Теперь бы ещё из Монпелье улизнуть. Стены города высоки и хорошо охраняются, нечего и думать о том, чтобы спуститься с них. Следовательно, остаются городские ворота, но они откроются лишь на рассвете.

Томас плотнее закутался в плащ. Хоть дождь и прекратился, мокрая брусчатка блестела в свете фонарей, подвешенных у входов в дома. Надо найти местечко, где можно было бы дождаться утра, не опасаясь ищущих Томаса стражников.

— Солдат, сведущий в латыни, — насмешливо произнёс кто-то за спиной, — Чудо из чудес.

Томас обернулся. В живот ему были направлены вилы, которые держал студент-ирландец Кин.

— Ножик, наверно, с тобой, — прищурился школяр, — Тем не менее, мне кажется у тебя шансов получить вилы в брюхо больше, чем у меня твой ножик в горло.

— Я не хочу тебя убивать.

— Приятно слышать. Мне было бы досадно умереть до заутрени.

— Брось вилы.

— Они мне не мешают, — ухмыльнулся Кин, — Наоборот, являются подтверждением моей мудрости и прозорливости.

— С чего бы?

— Остальные весь день мотались, высунув языки, по городу, как потерявшие след гончие, а я предположил, что ты в обители святой Доркас и, как видишь, оказался прав. Разве я не умничка?

— Умничка, — согласился Хуктон, — Только зачем ты товарищей направил в сторону от обители святой Доркас, умничка?

— Когда это?

— Собственными ушами слышал, как ты орал товарищам, что я по крыше бегу к капитулу.