1356

— Мой папаша любит говаривать, что лучше нет супружеской четы, где жена слепая, а муж глухой. Где мне тебя искать по возвращении из «Сисек»?

Томас указал на узкий проулок у обители:

— Здесь.

— А потом подадимся в золотари, хотя у меня всё свербит от того, что я, наконец, избавлюсь от этой чёртовой рясы и надену кольчугу. Брата Майкла твоего сюда привести?

— Не надо. Скажешь, пусть доучивается лекарскому делу.

— Фу! — передёрнул плечами Кин, — Мочу лизать всяких заразных… Бедолага.

— Дуй давай, — устало приказал Томас.

Ирландец ушёл. Томас укрылся в переулке, где царила тьма, чёрная, как сутана. Копошились в мусоре крысы. Из домов по соседству доносился чей-то молодецкий храп и детское хныканье. Мимо монастыря прошли двое ночных сторожей, светя фонарями. В переулок они не заглянули. Томас привалился спиной к стене и, смежив веки, стал молиться о Женевьеве. Роланд де Веррек мог передать её церкви, но, вероятнее всего, «рыцарь-недотрога», как метко окрестил его Кин, придержит Женевьеву, чтобы обменять на Бертилью, графиню Лабрюиллад. Ладно, меч святого Петра никуда не денется. Сейчас главное — Женевьеву спасти.

Кин вернулся перед рассветом.

— Монаха на постоялом дворе не нашёл, — бойко отчитался ирландец, — Угостил их конюха. Осведомлённый парень! Плохи твои дела — стражу предупредили, что у беглого еретика изуродованы пальцы на руках. Увечье боевое?

— Нет, привет от доминиканцев.

Кин поёжился, пытаясь рассмотреть руки Томаса:

— Господь на небесах! Чем это?

— Винтовым прессом.

— Ну да, «без пролития крови» же.

— Брата Майкла на постоялом дворе нет?

— А чёрт его знает. Во всяком случае, мой новый приятель — конюх, очень подозреваю, даже не понял, о ком я ему толкую.

— Что ж, будем надеяться, брат Майкл сделал из случившегося правильные выводы и решил продолжить обучение.

— Пустая трата времени, — фыркнул Кин, — А конюх рассказал мне, что другой твой знакомец вчера смылся из города.

— Уж не Роланд ли де Веррек?

— Он самый. С твоим чадом и женой помчался на запад.

— Точно на запад?

— Конюх готов был землю есть. На запад, в Тулузу.

Значит, де Веррек отправился в Тулузу. Разумно, в общем-то. Поймает стража Монпелье Томаса или прохлопает, де Верреку в любом случае есть на кого выменять Бертилью.

— Где там твои золотари? Веди.

Город помалу просыпался. Растворялись ставни. Навстречу попадались хозяйки, несущие от колодцев воду. На перекрёстке рослая девица продавала козье молоко. Кин вёл Томаса, уверенно ориентируясь в лабиринте узких улочек. Пробили колокола многочисленных церквей, возвещая благочестивым горожанам час первой молитвы. Брусчатка закончилась, под ногами стало попадаться больше мусора, грязи и дерьма. Томас с Кином прошли мимо бойни. Дорожная пыль около неё была густо замешана на кровище. Поворот-другой, и впереди открылась грязная смердящая площадь, посреди которой стояли три золотарные телеги, уставленные зловонными бочками и запряжённые парой быков каждая.

— Фу-у! — наморщил нос Кин, — Ох и вонюче же гадят эти богатеи!

Возчиков Томас не увидел:

— Ездовые-то где?

— У вдовы винищем наливаются, — кивнул ирландец на корчму, — Вдова — та ещё профура. Мало того, что телеги принадлежат ей, она ещё и золотарям недоплачивает, в счёт оплаты за работу вином поит. Они-то должны вывозить «добро», едва ворота откроются, но сидят, пока вино не допьют, чему я не перестаю изумляться.

— Чему же тут изумляться?

— Вино больно гадкое. Бычья моча, уверен, поприятней на вкус будет.

— Откуда знаешь?

— Вопрос, достойный доктора Люциуса, — уклонился от прямого ответа Кин, — Телеги-то хорошо рассмотрел? Не передумал бежать?

— У меня, что, выбор есть?

— Тогда слушай. Залезешь на воз и ляжешь между бочек посерёдке вдоль телеги. Борта высокие, тебя никто не увидит. Лежи, не шевелись. Я дам знать, когда можно будет выбираться.

— А ты разве со мной не полезешь?

— Не ради меня же стража на ушах стоит. Ты тот парень, которого они мечтают вздёрнуть, не я.

— С чего им мечтать меня вздёрнуть?

— Ну да! С чего им мечтать вздёрнуть разбойника-эллекина Томаса Хуктона, английского еретика? Друг, да на твою казнь поглазеть сбежится больше народу, чем на Шлюхино воскресенье!

— Что это за Шлюхино воскресенье?

— Воскресенье, ближайшее к празднику святого Николая. Девчонки, типа, в этот день никому не отказывают. Враньё. Ты бы поторопился, а?

Ставня одного из окон, скрипя, распахнулась. Выглянул заспанный горожанин, зевнул и спрятался. Пели петухи. Груда тряпья на дальнем конце площади зашевелилась, и Томас сообразил, что это спящий попрошайка.

— Поспеши, — продолжал Кин, — Ворота уже открылись, так что и возчики вот-вот подтянутся.

— Иисус благий, — пробормотал Томас, собираясь с духом.