1356

— А, было, — признал студиозус, — Ну, так награда за тебя одна, а нас много. Зачем делиться? Подержал пару минут вилы — пару месяцев потом можно не отказывать в пиве, вине и женских ласках.

— У меня предложение получше.

— Любопытно. Развлечения здесь дороговаты. Всё-таки, половина городского населения — лица духовного звания. Кстати, вот чего я никак в толк не возьму, так это причин дороговизны на услуги распутных девок. Казалось бы, от клиентов отбоя нет, цены должны падать, а они, наоборот, ползут вверх, как на дрожжах.

— Брось свою ковырялку, помоги мне убраться из города, и я выплачу тебе столько, что ты год будешь переползать с одной шлюшки на другую, в перерывах наливаясь лучшим вином, какое только можно достать за деньги…

— Твоя женщина схвачена, — перебил его ирландец.

Томас похолодел:

— Что?

— Её задержали на северных воротах с тремя людьми и мальчишкой. Роланд де Веррек и его бойцы.

Томас чертыхнулся:

— Ты знаешь, где она?

— По слухам, рыцарь-недотрога повёз её в Тулузу. Но слухам верить — сам понимаешь. В таверне Аиста чего только не болтают. В прошлом году прошла сплетня, что в день святого Арнульфа состоится конец света, а мы всё ещё дышим. Как думаешь, этот де Веррек, правда, девственник?

— Не знаю, не проверял.

— Во даёт парень… А с виду нормальный и рожа смазливая.

Томас прислонился спиной к стене обители и закрыл глаза. Женевьеву сцапали. Опять. Когда он увидел её впервые, она сидела в темнице, дожидаясь казни на костре по обвинению в бегарской ереси. Хуктон длинно выругался.

— Богохульствовать нехорошо, — высказался Кин.

Томас устало бросил ирландцу:

— А я вот сейчас отберу у тебя вилы и в глотку тебе забью. Это будет хорошо?

— Нет, — спокойно ответствовал тот, — Нехорошо и чрезвычайно опрометчиво, потому что с вилами в глотке я буду тебе бесполезен.

Томас открыл глаза и воззрился на Кина с интересом:

— Ты что же, решил мне помочь?

— Мой папаша — глава клана, причём, я его третий сын, то есть мной он дорожит, как куском конского навоза. Поэтому он припомнил поверье, что Господь благоволит к семействам, в которых есть священники, и сдал меня в попы. Моего желания папаша не спрашивал. Старшие братья сражаются, они — мужчины, а я буду не пойми кто. Так что, коль найдётся добрый самаритянин, который снабдит меня щитом, кольчугой и мечом, мы с ним поладим. Мысль ясна?

Томас подозрительно осведомился:

— Ты, приятель, уж не с братом ли Майклом побеседовать успел?

— Это с тем монашком, которого ты грозился прирезать? А я сразу просёк, что вы заодно. Наши простаки мне не поверили, очень уж натурально он испуг изображал.

— Звать-то тебя как?

— Имонн Ог О’Кин. Хотя «Ог» можно опустить.

— Почему?

— «Ог» означает, что я младше папаши. Дурость, да? Что, где-то дети бывают старше отцов?

— Ладно, Имонн О’Кин, отныне ты латник у меня на службе.

— О! Другой разговор! Спасибо, Господи! — Кин опустил вилы, — Спасибо, что больше никогда не увижу коровью лепёшку по имени Роже де Бофор. Попомни мои слова, однажды он станет папой!

Томас напряжённо размышлял. Женевьеву надо было выручать. Сидя в Монпелье, освободить её невозможно. Следовательно, опять же всё упирается в необходимость покинуть город как можно скорее.

— Раз уж ты теперь служишь мне, — сказал ирландцу Хуктон, — первое задание тебе: придумать, как нам слинять из Монпелье.

— Не из лёгких задачка-то, — почесал затылок собеседник, — Город за твою поимку назначил изрядную награду.

— Город?

— Да. Магистрат, — Кин помолчал и триумфально изрёк, — Дерьмо! Точнее, телеги золотарей. Они вывозят из города нечистоты и мусор. Из богатых домов, по крайней мере. У бедняков-то денег на такое чистоплюйство нет. Каждое утро пара золотарных возков выезжает из городских ворот, и досматривать их дураков нет. Стражники отступают подальше, воротят морды, носы зажимают и только ручкой эдак помахивают, проезжайте, мол, быстрее…

— А, что, может и сработать, — прикинул Томас, — Умно. А пока сходи-ка ты, вьюнош, в таверну у церкви Сен-Пьер…

— В «Слепые сиськи», что ль?

— Постоялый двор около церкви Сен-Пьер. Там…

— Ну да, «Слепые сиськи». Так его в городе кликают из-за вывески. На ней святая Люция, как положено, без глаз, зато с вот такенными буферами!

— Сходишь туда, найдёшь брата Майкла.

Томас надеялся, что, кроме Кина, монаха никто больше в связи с эллекинами не заподозрил, и медик-недоучка располагает более точными сведениями о судьбе Женевьевы и остальных.

— Если я заявлюсь в таверну и буду вести расспросы, ничего не покупая, — вызову подозрение.

— А ты не вызывай, — Томас дал ему монету. Эх, самому бы пойти, — Купишь вина, послушаешь разговоры. Монаха найди обязательно. Выясни, знает он что-нибудь о Женевьеве.

— Жена твоя, да? — полюбопытствовал Кин, затем нахмурился, — Как, по-твоему, святая Люция, правда, выколола себе глаза из-за того, что какой-то мужик их похвалил? Иисусе! Это она здорово дурака сваляла. Спасибо, у того недоноска о сиськах хватило ума помалкивать. Не стань Люция святой, могла бы выйти кому-то хорошая жена.

Томас удивился:

— Хорошая жена? Почему?