1356

Впереди показалась деревня. Её пришлось обходить по дуге. На полях трудились люди. Они как будто не заметили чужаков, но Томас сам вырос в крохотной деревушке и знал, что местным жителям, досконально изучившим в округе каждый кустик, каждое деревце, достаточно вспорхнувшей пичуги, чтобы сделать вывод о приближении непрошенных гостей. А весть о щедрой награде уже могла достигнуть селения, благо Монпелье рядом.

Отчаяние захлестнуло Томаса.

— Будь я на твоём месте, — бросил он ирландцу, — удовлетворился бы деньгами, что предлагали за меня в Монпелье, а не искал журавля в небе.

— Что за мрачные мысли? — оторопело зыркнул на него Кин.

— А разве нет причин? Ничего не клеится.

— Как это «ничего»? Из города мы улизнули.

— Тебе-то какая польза с того? Получил бы монеты, уже в корчме вино пил.

— Ага, а завтра опять на лекцию к доктору Люциусу? Да я ещё годик бы послушал умничанье этого жалкого червяка де Бофора, и или сам удавился, или его бы удавил. А о тебе рассказывают, что ты делаешь людей богачами!

— Хочешь разбогатеть?

— Хочу вольным, как птица, скакать по свету на лихом коне. И чтобы горячая девчонка под боком, а лучше две. Нет, три! — ирландец расплылся в мечтательной улыбке, — Хочу быть выше правил.

— Тебе годков-то сколько, вольная птица?

— Точно не скажу, нет у нас в заводе года считать. Лет восемнадцать, наверно. Или девятнадцать.

— Без правил, без правил… — повторил Томас недовольно.

Сырая одежда натирала кожу, а мокрая обувка стала расползаться по швам.

— Правила не дают людям рыпнуться с насестов, — рассуждал Кин, — Рыпнешься — свернут башку, как глупой курице. Только вольные птицы, как ты, выше любых правил, разве нет?

— Я учился в Оксфорде. Как ты, на священника.

— Поэтому в латыни силён?

— Меня попервой отец учил. Латынь, греческий, французский.

— Видишь, а теперь ты сэр Томас Хуктон, командир знаменитых эллекинов! Жил бы по правилам, сейчас был бы попом.

— Я — лучник, — уточнил Томас. Лучник без лука, чёрт, — И у эллекинов тоже есть свои правила.

— Какие?

— Мы делим добычу, не бросаем друг друга и не насилуем женщин.

— Ага, сплетни об этом ходят. Эй, ты слышал?

— Что?

— Собаки лают. Две. Похоже.

Путники давно оставили реку за спиной и шли по краю леса, скрывавшего их от чужих глаз. Томас остановился и прислушался. Шумел ветер в листве, ухо различило отдалённую дробь дятла и… брёх. Собачий брёх.

— Может, просто охотники? — предположил Хуктон, не веря в свои слова.

Он выбрался на опушку к сухой канаве, разделявшей лес и обширный виноградник, террасами уходящий вдаль и вниз, к речной долине, откуда и слышался лай. Томас перешагнул канаву, встал у штабеля ореховых колышков, заготовленных для подвязки виноградных лоз, вгляделся. Три всадника, два пса. Просто охотники, но не на зайца, не на лису. На лучника. У двоих конных Томас рассмотрел копья. Собаки, нюхая землю, явно вели хозяев к лесу.

— О собаках я не подумал, — с досадой произнёс Томас, вернувшись к Кину.

— Собаки — это не страшно, — пожал плечами ирландец.

— Ну да. Их хозяева не за твоей рукой охотятся. Псы взяли наш след. Если всё же решил сделать ноги — самое время.

— Нет уж! — возмутился Кин, — Я ведь один из твоих людей, забыл? А мы не бросаем друг друга. Такое у нас правило.

— Смотри сам. Постарайся псов не злить.

— Собаки меня любят, — самодовольно заявил ирландец.

— Надеюсь, их успеют отозвать прежде, чем псы тебя не только полюбят, но и распробуют.

— Да не укусят они меня, вот увидишь.

— Стой здесь, — приказал Томас, — и не дёргайся. Пусть считают, что ты один.

Хуктон вцепился в нижнюю ветку ореха, подтянулся и сел на корточках, скрывшись в густой сочной кроне. Теперь всё зависело от того, куда подъедут и где расположатся всадники. Топот копыт был всё громче, а лай всё ближе. Кин, к удивлению Томаса, опустился на колени и молитвенно сложил ладони. Весьма благоразумно, одобрил Томас мысленно, и тут в поле его зрения влетели два волкодава, роняя капли слюны с оскаленных клыков. Кин простёр навстречу собакам руки, щёлкнул пальцами:

— Хорошие пёсики!

С округлившимися глазами Томас наблюдал, как здоровенные зверюги, скуля, подползли к ирландцу. Одна привалилась к его коленям, вторая принялась лизать руку.

— Умные ребята… — приговаривал Кин, чухая псов между ушей, — Отличное утречко поохотиться на англичанина, да?

Подъехали всадники. Лошадей они пустили шагом, пригибались, подныривали под низкие ветки.

— Тупые псины! — вытаращился один при виде ластящихся к ирландцу собак, — Ты кто такой?

— Христианин, — доброжелательно ответствовал Кин, — Доброго утра вам, господа.

— Христианин?

— Господь осенил меня светом своим, — продолжал Кин, — И я чувствую единение с Ним сильнее, молясь ранним утром в тени деревьев. Благослови вас Создатель, господа, а что сподвигло вас подняться ни свет, ни заря?

Простодушный лучистый взгляд, мантия из дерюги, — Кин вполне соответствовал избранному им образу набожного чудака.

— Охота, что ж ещё? — сказал второй всадник.

Третий подозрительно заметил:

— А ты не француз.