150 дней в Петербурге

Как я не сделал телевизионную карьеру

Некоторое время тому назад мне предложили поработать на один федеральный телеканал, и я согласился. Гонорары обещали по-московски щедрые, правда и работа была не из легких. Уложиться в сроки удавалось с трудом, вся съемочная бригада работала по двадцать часов в сутки, так что, отослав, наконец, смонтированную передачу на канал, я, помню, едва доковылял до дому, рухнул на диван и сразу заснул. А через полчаса проснулся от звонка московской телепродюсерши.

Дама была вежлива, но настойчива. В чем именно суть проблемы, понять спросонья мне долго не удавалось. Из услышанного вычленить удалось лишь слова «технический брак» и «все срочно переделать».

– Да в чем дело-то? – наконец, не выдержал я.

Собеседница заговорила членораздельнее, и я раскрыл рот от удивления. Оказывается, в одном месте уже готовой передачи я позволил себе непростительное: произнес слово «одновременно» с ударением не там, где положено. Вместо «одноврЕменно» сказал «одновремЕнно».

Позволю себе небольшое пояснение. Не знаю, как вас, а меня московские нормы произношения долгое время почти совсем не раздражали. Скорее, казались забавными. Среди моих приятелей есть люди, уверенные, что лучше иметь в биографии судимость, чем говорить «булошная», и «дожжи» (в смысле, «дожди»), но вот, лично я предпочитал просто махнуть рукой. Не всем же, в конце концов, повезло иметь столь безукоризненную речь, как у жителей моего города.

Правда, сохранить спокойствие удавалось мне, чем дальше, тем труднее. Всерьез заволновался я после того, как из южной столицы в Петербург были налажены контрабандные поставки частички «-ка». Всего лет двадцать тому назад окружающие меня люди сокращенно называли «Гостиный двор» просто «Гостиным», а «Петроградскую сторону» всего лишь «Петроградской» («Гостинкой» и «Петроградкой» они ведь стали уже в нынешнем веке). Я отлично понимал, что ориентиром здесь послужили топонимы, типа «Шаболовка» или «Остоженка», но первое время все же надеялся, что новая норма на берегах Невы не приживется.

Она, увы, прижилась. Привычные мне языковые нормы были теснимы по всем фронтам. Дошло до того, что, включив как-то телевизор, я узнал, что вечером на Дворцовке состоится, оказывается, концерт. Наверное, минута потребовалась мне, чтобы осознать, о каком именно месте города идет речь. И на этом терпение все же лопнуло. Хотел я этого, или нет, но пришлось осознать: сама собой эта напасть не пройдет. С ней придется всерьез бороться. Тем более, что приблизительно в тот период в бой вступили и ударные части противника: плавающие ударения.

Во все времена нормой у нас в стране считалось говорить так, как говорят дикторы федеральных каналов. И вот теперь они неожиданно стали говорить не «деньгАми», а «дЕньгами», не «крепостЯми», а «крЕпостями». И самое ужасное: именно в тот период медленным ядом в мою жизнь вползло жуткое слово «одноврЕменно». То самое, по поводу которого мне теперь звонила московская телепродюсерша.

В общей сложности наш с ней разговор длился почти час. Дама требовала перезаписать весь кусок с правильным ударением, а я отказывался. Она упрекала меня в безграмотности, я чувствовал себя последним защитником петербургских святынь. Жители моего города без боя сдали стратегическую позицию, после которой «шавЕрма» все-таки стала «шавермОй», а потом скатилась и до вовсе неприличной «шаурмЫ». Но теперь – клялся я себе, – ни шагу назад.

В общем, что уж тут говорить долго? Заставить себя произнести это слово с московским ударением я так и не сумел, и собеседница бросила трубку. Одновременно с концом телефонного разговора растаяли и надежды на московские гонорары: с обещанными за работу деньгами пришлось попрощаться.

Но, знаете, такой итог совсем меня и не расстроил. Зато (шептал я себе) слова «одновременно» и «деньгами» из предыдущего абзаца я по-прежнему могу произносить с ударением на предпоследний слог. И никак иначе!

Тысяча Будд с Дворцовой набережной

Петербург не похож на столицу Тибета город Лхасу. Ну, то есть вообще ничего общего. Там – разряженный горный воздух, от которого противно кружится голова, и горизонт закрыт самыми высокими пиками планеты. А тут вечно моросящее низкое небо, и печальные особняки, отражающиеся в водах каналов. Но на самом деле, связь есть. И крепче, чем может показаться.

…

Прямо на главной набережной Петербурга, в двух шагах от Эрмитажа, стоит громадный Новомихайловский дворец. Огромные залы с позолоченными потолками, мраморные лестницы, кое-где на стенах сохранились даже обои еще царских времен. Внутри расположен Институт восточных рукописей Академии наук, и этих самых рукописей тут хранится почти сто двадцать тысяч – больше, чем в любой другой европейской столице, кроме, пожалуй, Лондона.