16 лѣтъ въ Сибири

— Почему? За что? — спросилъ я, пораженный.

— Тамъ узнаете! Слѣдуйте за нами! — грубо отвѣтилъ онъ.

Обыскъ у меня и мой арестъ крайне удивили меня, не были соблюдены даже самыя элементарныя правила неприкосновенности личности: мнѣ не предъявлено было рѣшительно никакой бумаги отъ какого бы то ни было учрежденія или лица, не присутствовали при этомъ никакіе свидѣтели и даже не составлено было никакого акта о томъ, что у меня было найдено. Увидѣвъ, что агентъ забралъ мой бумажникъ, даже не заглянувъ въ него, я предложилъ ему, по крайней мѣрѣ, при мнѣ сосчитать находившіяся въ немъ деньги, хотя я, конечно, понималъ, что разъ это будетъ сдѣлано въ отсутствіи свидѣтелей, это будетъ недостаточной гарантіей цѣлости принадлежавшихъ мнѣ денегъ.

— О, не безпокойтесь: мы вашихъ денегъ не тронемъ! — воскликнулъ онъ. — Это вамъ не Россія!

Мало довѣряя, однако, честности нѣмецкихъ полицейскихъ, я все же настоялъ на томъ, чтобы находившіяся въ бумажникѣ деньги были при мнѣ сосчитаны.

Оставивъ вещи въ занятомъ мною номерѣ, агентъ тайной полиціи заперъ на ключъ дверь и въ сопровожденіи полицейскаго повелъ меня изъ гостинницы. Когда мы втроемъ спускались съ лѣстницы, по ней въ это время поднималась вверхъ какая-то молодая нѣмка, съ красивыми чертами лица и прилично одѣтая, державшая небольшой ручной чемоданъ въ рукѣ. Обратившись ко мнѣ, агентъ быстро бросилъ: «это ваша жена?» И, хотя я отвѣтилъ отрицательно, тѣмъ не менѣе, онъ сдѣлалъ попытку задержать ее. Заподозривъ въ немъ, вѣроятно, ловеласа, молодая нѣмка съ крикомъ бросилась бѣжать внизъ по лѣстницѣ. Агентъ устремился за ней, стараясь поймать ее. Ей, однако, удалось выбѣжать на улицу. Приказавъ на ходу полицейскому вести меня дальше, агентъ помчался за быстро скрывшейся незнакомкой.

Полицейскій взялъ было меня за руку, желая, такимъ образомъ вести меня по улицамъ. Но я рѣзко воспротивился этому, заявивъ, что я не совершилъ въ Германіи никакого преступленія, и онъ не въ правѣ такъ меня третировать.

Зданіе, въ которое мы вскорѣ затѣмъ пришли, оказалось подслѣдственной тюрьмой. Тамъ служитель меня вновь обыскалъ и, впервые съ момента ареста, спросилъ о моемъ имени и фамиліи. Въ это время дверь съ шумомъ открылась, и агентъ втащилъ барахтавшуюся и навзрыдъ плакавшую молодую нѣмку.

— За что, за что оскорбляете меня? за что мучаете? — кричала она, обливаясь слезами.

Въ связи со всѣмъ, мной самимъ пережитымъ въ первый же часъ моего пріѣзда въ Германію, сцена эта произвела на меня потрясающее впечатлѣніе.

— Какъ смѣете вы мучить эту женщину? Повторяю, она не жена моя: я въ первый разъ ее вижу! — закричалъ я.

— Ну, это мы тамъ разберемъ! Не ваше дѣло! Ступайте! — грубо возразилъ мнѣ агентъ.

«Однако, совсѣмъ родные порядки», мысленно произнесъ я, поднимаясь затѣмъ во второй этажъ, вслѣдъ за шедшимъ впереди меня съ зажженнымъ фонаремъ въ рукахъ тюремнымъ надзирателемъ.

Затѣмъ раздалось громыханье отпиравшагося замка, и я очутился въ камерѣ. Когда надзиратель ушелъ, заперевъ за собою дверь, въ камерѣ настала полнѣйшая темнота, такъ какъ ни она, ни коридоръ вовсе не освѣщались. Я остался посреди комнаты въ полномъ недоумѣніи относительно того, что со мной приключилось за столь короткое время моего отъѣзда изъ Швейцаріи. Описанныя мною обстоятельства произошли до того быстро и неожиданно, что я рѣшительно не успѣлъ собраться съ мыслями и отдать себѣ въ нихъ отчетъ. Въ головѣ у меня былъ полнѣйшій хаосъ, мысли путались, я ничего не могъ понять. Шатаясь, словно пьяный, съ тяжелой понуренной головой, я ощупью вдоль стѣнъ добрался до кровати и въ изнеможеніи бросился на нее, не раздѣваясь. Я чувствовалъ себя пришибленнымъ, придавленнымъ всѣмъ случившимся со мною.

Всю ночь душилъ меня тяжелый кошмаръ. Я поминутно просыпался и, вскакивая въ испугѣ съ постели, спрашивалъ себя: «гдѣ я? Что со мною случилось?» Когда, же, наконецъ, я вспоминалъ происшедшее и отдавалъ себѣ отчетъ въ немъ, меня охватывалъ ужасъ: хотя въ Германіи я не совершилъ никакого преступленія и между нею и Россіей тогда не существовало еще договора о выдачѣ политическихъ преступниковъ[2], но я имѣлъ полное основаніе опасаться, что германское правительство не откажется отправить меня на родину. Чтобы мои опасенія и тревоги стали понятны я долженъ хотя бы въ самыхъ общихъ чертахъ, передать нѣкоторыя обстоятельства изъ моего прошлаго и изъ нашего революціоннаго движенія.

* * *