16 лѣтъ въ Сибири

Осмотрѣвшись кругомъ, я не увидѣлъ никакихъ принадлежностей для умыванія. Но часовъ въ семь раздался шумъ отпиравшейся двери, и на порогѣ показался надзиратель. Широко раскрывъ дверь, онъ сказалъ офиціальнымъ тономъ: «идите умываться, а за тѣмъ уберите свою камеру». Хотя я и не вполнѣ понялъ это приказаніе, но догадался, что мнѣ, очевидно, необходимо выйти въ коридоръ. Сдѣлавъ это, я увидѣлъ, что и всѣ другія камеры были также отперты настежь, и заключенные направляются изъ нихъ въ одинъ конецъ коридора. Я туда же послѣдовалъ. Тамъ, оказалось, были приспособленія для умыванія, а также щетки для чистки платья и подметанія камеры. Арестованные невдалекѣ другъ отъ друга умывались, не произнося ни слова. По окончаніи этой операціи, каждый бралъ щетку для подметанія камеры и отправлялся въ послѣднюю. Когда и уборка была окончена, надзиратель вновь заперъ всѣхъ. Все вышеописанное совершалось безъ малѣйшаго шума и безъ словъ, словно это дѣлали не живые люди, а автоматы.

Лица у большинства арестованныхъ были блѣдныя, худыя, со впалыми щеками. Судя по внѣшнему виду, можно было предполагать, что большинство изъ нихъ принадлежало къ низшимъ слоямъ населенія Германіи.

По прошествіи нѣкотораго времени раздался шумъ открывавшагося окошечка въ дверяхъ. Подошедши къ нему, я увидѣлъ, что чья-то рука просунула небольшой ломоть полубѣлаго хлѣба, — то былъ полагавшійся заключенному завтракъ.

Но мнѣ было не до ѣды. Я чувствовалъ страшную усталость и упадокъ силъ, словно наканунѣ я совершилъ чрезвычайно тяжелое физическое напряженіе. Голова совершенно не работала, никакія мысли не приходили мнѣ на умъ. Я ходилъ изъ угла въ уголъ, временами заглядывая въ окно, для чего приходилось подставлять табуретъ. Предъ моимъ окномъ разстилалась довольно большая площадь, по одну сторону которой были высокіе дома. Какъ потомъ оказалось, эта тюрьма когда-то была монастыремъ, и камеры служили кельями монахамъ. Она, поэтому, имѣла довольно мрачный видъ.

Часовъ въ 9-10 вновь появился надзиратель и вновь столь же сухимъ тономъ лаконично произнесъ: «на прогулку!» Всѣ камеры такъ же оказались открытыми, какъ и во время умыванія и уборки, и заключенные молча, одинъ за другимъ, направлялись къ лѣстницѣ и выходу, ведшимъ къ мѣсту прогулки.

Она происходила въ одномъ углу обширнаго двора, окруженнаго высокой толстой каменной оградой. Арестованные, одинъ за другимъ, на разстояніи нѣсколькихъ шаговъ, ходили по воображаемому кругу, не произнося ни слова. Надзиратель, выведшій насъ, наблюдалъ за тишиной и порядкомъ, стоя на нѣкоторомъ разстояніи отъ прогуливавшихся. Невдалекѣ находился также часовой съ ружьемъ. Въ другомъ концѣ двора, подъ наблюденіемъ этого-же надзирателя, молча производили разныя работы, какъ оказалось потомъ, приговоренные къ отбыванію небольшихъ сроковъ наказанія: иной кололъ дрова, другой строгалъ лучины, третій связывалъ настроганныя въ пучки и т. д. Меня поражала царившая при этомъ повсюду полнѣйшая тишина, несмотря на присутствіе во дворѣ значительнаго количества людей, — до того сильна нѣмецкая дисциплина. Прогулка при этой обстановкѣ произвела на меня самое удручающее впечатлѣніе. Не помню въ точности, сколько времени она длилась, полчаса или три четверти.

По возвращеніи въ камеру, я сталъ обдумывать свое положеніе: «вѣдь надо-же что-нибудь предпринять, надо какъ-нибудь дать знать товарищамъ о случившемся со мной». Я рѣшилъ написать имъ письмо, которое, конечно, должно было пройти черезъ цензуру прокурора.

Явившійся вскорѣ надзиратель позвалъ меня въ контору. Тамъ я увидѣлъ тѣхъ же лицъ, — полицейскаго и агента, — которыя наканунѣ меня арестовали.

— Ваше имя, фамилія и званіе? — грубымъ тономъ обратился ко мнѣ агентъ.

— Вы должны были спросить меня объ этомъ раньше, чѣмъ арестовали, — отвѣтилъ я.

— Не ваше дѣло указывать намъ, когда и что мы должны дѣлать, — рѣзко воскликнулъ онъ.

Видъ и обращеніе этого агента были надменны и вызывающи. Брюнетъ средняго роста, крѣпко сложенный и широкоплечій, онъ имѣлъ хитрые, плутовскіе глаза. Какъ потомъ я узналъ, этотъ агентъ былъ унтеръ-офицеромъ и отличался при розыскахъ по уголовнымъ дѣламъ.

Потребовавъ у надзирателя письменныя принадлежности, я отправился въ камеру, гдѣ написалъ своимъ друзьямъ по-нѣмецки письмо, въ которомъ сообщалъ о неожиданномъ своемъ арестѣ и просилъ ихъ прислать мнѣ адвоката, а также книги для чтенія, но, какъ потомъ оказалось, письмо это почему-то до нихъ не дошло.