16 лѣтъ въ Сибири

За нѣсколько дней до моего пріѣзда, изъ Базеля же пріѣхали во Фрейбургъ двое иностранцевъ: одинъ швейцарецъ и полякъ Яблонскій, которые, такъ же какъ и я, остановились во «Фрейбургскомъ подворьѣ» и тоже привезли съ собой въ ящикахъ много книгъ. Послѣднія они отправили затѣмъ по почтѣ въ Бреславль, на адресъ одного лица, которое какъ разъ въ тѣ дни было арестовано. Полиція вскрыла пришедшую для него посылку, и въ ней оказались многія запрещенныя въ Германіи польскія брошюры, напечатанныя въ Швейцаріи. Такъ какъ на этой посылкѣ отправители выставили свои имена и мѣстожительствомъ указали «Фрейбургское Подворье», то брошюры были присланы обратно для возбужденія преслѣдованія противъ указанныхъ лицъ. Сообщено было въ названную гостинницу, чтобы, въ случаѣ вторичнаго пріѣзда этихъ лицъ, немедленно дано было знать въ полицію. Когда служитель, приведшій меня съ вокзала, узналъ, что у меня въ ящикахъ имѣется много книгъ, онъ, по совѣту съ хозяиномъ, далъ знать въ полицію о моемъ пріѣздѣ; поэтому ко мнѣ тотчасъ же и заявились агенты. Такъ какъ они нашли у меня такую же по внѣшности брошюру, какая находилась въ арестованной въ Бреславлѣ посылкѣ, да, кромѣ того, въ моихъ карманахъ оказались номера запрещеннаго въ Германіи «Соціалдемократа», они меня, какъ иностранца, и рѣшились арестовать. По заявленію слѣдователя, я подозрѣвался въ распространеніи, въ сообществѣ съ другими иностранцами, запрещенныхъ въ Германіи литературныхъ произведеній.

Мнѣ не трудно было опровергнуть это подозрѣніе, такъ какъ въ числѣ отобранныхъ у меня брошюръ не было ни одной польской, да и вообще ни одной запрещенной тогда въ Германіи. Что же касается найденныхъ въ моихъ карманахъ номеровъ «Соціалдемократа», то это обстоятельство не являлось преступленіемъ по германскимъ законамъ. Такимъ образомъ, все слѣдствіе по поводу меня сводилось къ установленію связи между мной и названными лицами, а также къ опредѣленію, не занимался ли я вообще распространеніемъ запрещенныхъ въ Германіи изданій. Причиной моего ареста, слѣдовательно, оказалась простая случайность.

— Если бы вы не заѣхали во «Фрейбургское Подворье», васъ не арестовали бы, — замѣтилъ слѣдователь.

Послѣ его разсказа, я почувствовалъ значительное облегченіе: «значитъ, не все еще пропало», — подумалъ я: — «возможно, что я выйду отсюда неузнаннымъ». У меня блеснула надежда на скорое освобожденіе: «только бы не провѣдали мою настоящую фамилію!»

За однимъ столомъ со слѣдователемъ, но нѣсколько поодаль и сбоку, сидѣлъ какой-то господинъ лѣтъ тридцати на видъ, бритый, съ бѣлокурыми волосами. Въ теченіе допроса я уже нѣсколько разъ вскользь поглядывалъ на послѣдняго, и что-то знакомое, но вмѣстѣ тревожное, показалось мнѣ въ немъ.

— Вотъ переводчикъ по вашему дѣлу — профессоръ нашего университета, — сказалъ слѣдователь, указывая на этого господина.

— Можетъ быть, вы согласитесь ему сообщить что-нибудь о вашей женѣ? — закончилъ слѣдователь, послѣ чего самъ удалился въ другую комнату, затворивъ за собою дверь.

— Вы не узнаете меня? — обратился ко мнѣ по-русски переводчикъ.

— Профессоръ Тунъ? — воскликнулъ я.

— Конечно! Развѣ я такъ сильно измѣнился? Только снялъ бороду. Но почему вы измѣнились въ лицѣ? — замѣтилъ онъ.

Меня дѣйствительно испугала эта встрѣча и вотъ почему.

Я познакомился съ проф. Туномъ года за полтора до описаннаго случая въ г. Базелѣ, гдѣ я состоялъ вольнослушателемъ философскаго факультета и, между прочимъ, посѣщалъ лекціи политической экономіи и статистики, которыя онъ въ то время читалъ въ тамошнемъ университетѣ. Чрезъ посредство одного базельскаго соціалиста — швейцарца Карла Мора, — я, вскорѣ по пріѣздѣ, познакомился съ проф. Туномъ, который въ теченіе многихъ мѣсяцевъ принималъ меня за легальнаго русскаго студента, такъ какъ я жилъ тамъ подъ вымышленной фамиліей Николая Криднера. Но при первомъ же моемъ посѣщеніи его на дому, онъ сообщилъ мнѣ, что онъ чрезвычайно интересуется нашимъ революціоннымъ движеніемъ, много перечиталъ сочиненій о немъ и теперь надумалъ написать его исторію. Будучи уроженцемъ г. Аахена, проф. Тунъ, однако, зналъ довольно хорошо русскій языкъ, такъ какъ, по окончаніи Дерптскаго университета, прожилъ нѣкоторое время во внутреннихъ губерніяхъ Россіи. Когда же изъ частыхъ разговоровъ со мною онъ убѣдился, что мнѣ небезызвѣстно прошлое нашего революціоннаго движенія, то предложилъ мнѣ помочь ему въ задуманной имъ работѣ. Я охотно согласился на это, и мы съ нимъ стали сообща работать. Но во время этихъ занятій, я имѣлъ нѣсколько случаевъ убѣдиться, что онъ крайне отрицательно относится къ лицамъ, причастнымъ къ политическимъ убійствамъ. По его мнѣнію, такихъ лицъ европейскія правительства должны были бы выдать Россіи, какъ обыкновенныхъ уголовныхъ преступниковъ. Поэтому, думалъ я, знай проф. Тунъ мою настоящую фамилію, онъ пожелалъ бы, чтобы меня арестовали.

— Знаете-ли, кто я въ дѣйствительности? — спросилъ я съ тревогой.

— Да я знаю вашу настоящую фамилію, — отвѣтилъ онъ и затѣмъ прибавилъ: — скажите, не могу-ли чѣмъ-нибудь быть вамъ полезнымъ?