16 лѣтъ въ Сибири

Въ душной, пропитанной всевозможными міазмами камерѣ, на нарахъ, построенныхъ въ два яруса, и подъ ними на полу, плечо къ плечу лежали пересыльные, предоставляя свои изможденныя тѣла миріадамъ паразитовъ, съ остервенѣніемъ набрасывавшимся на вновь пришедшихъ людей. Для насъ, политическихъ ссыльныхъ, отводились на этапахъ отдѣльныя отъ уголовныхъ камеры, но на общихъ съ ними коридорахъ. При помощи платковъ и простынь мы отгораживали часть помѣщенія для трехъ шедшихъ съ нами женщинъ, для которыхъ вѣчное пребываніе среди насъ мужчинъ, уголовныхъ арестантовъ и конвойныхъ солдатъ, было крайне стѣснительно и непріятно. Правда, насколько отъ насъ зависѣло, мы всячески старались облегчить ихъ положеніе, устраняя ихъ отъ тяжелыхъ работъ.

Съ первыми проблесками свѣта, за долго до восхода солнца, уголовные собирались на этапномъ дворѣ и, поминутно вздрагивая отъ предразсвѣтнаго холода, ждали повѣрки: они торопились по-раньше отправиться въ путь, чтобы поспѣть на слѣдующій этапъ до наступленія полуденнаго зноя. Когда они выстраивались въ двѣ шеренги, фельдфебель производилъ имъ повѣрку и послѣ даннаго сигнала партія трогалась въ путь. Впереди быстрой походкой шли старые, опытные бродяги — «Иваны», по много разъ уже ходившіе взадъ и впереди по этой же дорогѣ и потому знавшіе на ней чуть не каждый ручей и кустъ. За ними, растянувшись на большомъ пространствѣ, двигались остальные уголовные, въ хвостѣ на телѣгахъ помѣщались больные и слабосильные, затѣмъ тянулись подводы съ арестантскими пожитками, а позади всѣхъ, сидя по-двое и по-трое на одноконныхъ телѣгахъ, медленнымъ шагомъ плелись и мы, политическіе, окруженные своимъ спеціальнымъ конвоемъ.

Вся эта странная процессія подымала за собою огромные столбы пыли, которая покрывала въ особенности насъ, шедшихъ въ заднихъ рядахъ. Чрезвычайно непріятныя ощущенія причиняла еще сибирская мошка. Несясь кругомъ густой тучей, она забиралась подъ платье и вызывала сильный зудъ во всемъ тѣлѣ. Не спасала отъ этого надоѣдливаго насѣкомаго и густая волосяная сѣтка, которой мы своевременно запаслись.

Приблизительно на полъ-пути партія дѣлала привалъ гдѣ-нибудь у пригорка, ручья или на лужайкѣ. Здѣсь впервые съ утра уголовные — да и то далеко не всѣ — закусывали кусками сухого хлѣба, такъ какъ выходили они въ путь натощакъ. Всѣмъ пересыльнымъ, и намъ въ томъ числѣ, выдавались на руки кормовыя деньги въ размѣрѣ отъ 5 до 15 коп. въ день на каждаго, смотря по мѣстности, состоянію урожая и по сословію, къ которому принадлежалъ арестантъ. Этихъ средствъ въ лучшемъ случаѣ едва хватало на хлѣбъ и овощи. Но многіе уголовные проигрывали въ карты большую часть, а нерѣдко и все полученное отъ казны, почему часто въ буквальномъ смыслѣ слова голодали. Спасало такихъ лицъ отъ смерти подаяніе. Въ попадавшихся по пути деревняхъ постоянно отдѣлялось отъ партіи нѣсколько наиболѣе оборванныхъ и тощихъ арестантовъ, которые, въ сопровожденіи конвойныхъ, подходили къ избамъ и затягивали свою жалостливую пѣснь, извѣстную подъ названіемъ «Милосердная». Сердобольныя сибирячки просовывали черезъ форточки ломти хлѣба и шаньги, каковые просители опускали въ свои мѣшки. Случалось, что и проѣзжій подавалъ кому-нибудь изъ арестантовъ мѣдную или серебрянную монету; все полученное поровну дѣлилось между членами арестантской артели.

Отдохнувъ на привалѣ, партія въ томъ же порядкѣ вновь пускалась въ дальнѣйшій путь. Вблизи этапа всѣ наиболѣе здоровые и сильные арестанты протискивались впередъ и, когда извнутри отворяли ворота, они стремглавъ пускались бѣжать, толкая и перегоняя другъ друга, чтобы скорѣе занять въ камерахъ наилучшія мѣста. Глядя на этотъ бѣшенный бѣгъ нѣсколькихъ сотъ человѣкъ по небольшому дворику, въ первое время многимъ изъ насъ становилось жутко, такъ какъ являлось естественное опасеніе, что нѣкоторыхъ могутъ смять и изуродовать. Вскорѣ, однако, оказалось, что эта дикая гоньба за лучшимъ мѣстомъ всегда кончалась благополучно, но, конечно, она не обходилась безъ ссоръ и дракъ. Воротиламъ, здоровымъ бродягамъ — «Иванамъ», всегда доставались наилучшія мѣста, а старикамъ, больнымъ и слабымъ оставались самыя худшія, — подъ нарами, въ темныхъ и сырыхъ углахъ, возлѣ вонючихъ парашъ и на сквознякахъ у проходовъ.