16 лѣтъ въ Сибири

Въ камерахъ было тѣсно и грязно, воздухъ отчаянный; крики, ругань и шумъ почти не прекращались. За рѣдкими исключеніями, этапы и полуэтапы представляли собою почернѣвшія отъ времени и непогоды одно-этажныя сколоченныя изъ бревенъ избы съ рѣшетчатыми окнами, подѣленныя на нѣсколько камеръ. На этапномъ же дворѣ находились квартира конвойнаго офицера, казарма для солдатъ и разныя служебныя зданія. Всѣ эти строенія были окружены высокими, въ 5–6 сажень, глубоко вкопанными въ землю и сверху заостренными бревнами — палями. Черезъ каждыя сутки партія приходила на новый этапъ, гдѣ смѣнялся конвой для уголовныхъ; наши же солдаты слѣдовали отъ города до города. Между двумя этапами находился одинъ полу-этапъ, въ каковомъ партіи только ночевали. По своимъ размѣрамъ, эти помѣщенія были значительно меньше этаповъ, и въ нихъ бывала еще большая тѣснота, чѣмъ въ послѣднихъ.

Размѣстившись, кому какъ пришлось, уголовные выходили изъ камеръ во дворъ. Тамъ къ этому времени мѣстныя крестьянки располагались съ разными съѣстными продуктами и начинался настоящій базаръ, во время котораго арестанты ловко надували, а то и обкрадывали простоватыхъ бабъ. Замѣтивъ пропажу, послѣднія подымали крикъ и ругань, но во всѣхъ подобныхъ случаяхъ уголовные дружно стояли одинъ за другого, и потерпѣвшая никогда не могла добиться своего. Во дворѣ же группы въ нѣсколько человѣкъ разводили костры, на которыхъ кипятили воду для чая и варили какую-нибудь жалкую пищу. Несмотря на то, что кругомъ было много деревянныхъ построекъ, какъ я упоминалъ выше, никому не приходило въ голову опасаться пожара.

Для нѣкоторыхъ илъ насъ, политическихъ ссыльныхъ, однимъ изъ наиболѣе тяжелыхъ условій продолжительнаго этапнаго путешествія было то, что приходилось очень рано вставать и отправляться въ партію Ворочаясь съ боку на бокъ, вслѣдствіе обилія насѣкомыхъ, иному только къ утру удавалось заснуть; а между тѣмъ, какъ я уже сказалъ, еще до восхода солнца уголовные собирались на дворѣ для провѣрки. Изъ за времени отправки въ путь у насъ на первыхъ порахъ происходили съ ними довольно крупныя столкновенія: они настаивали, чтобы партія отправлялась до разсвѣта, мы же старались оттянуть выходъ на часъ-два позже. Вступая въ переговоры съ каждымъ новымъ конвойнымъ офицеромъ, а также и съ уголовнымъ старостой, о времени выхода, мы назначили его, по совмѣстному соглашенію, кажется, въ 6 ч. утра. Но вскорѣ послѣ выхода изъ Томска у насъ произошелъ такой случай.

По приходѣ на этапы и полу-этапы, мы вообще мало пользовались общимъ дворомъ, такъ какъ до наступленія сумерокъ онъ былъ почти сплошь занятъ уголовными. Только послѣ повѣрки, когда ихъ запирали въ камерахъ, мы выходили погулять.

Однажды, въ чудный лѣтній вечеръ, на дворѣ появился конвойный офицеръ и повелительнымъ тономъ воскликнулъ, обратившись къ намъ:

— Ступай въ камеру!

— Почему? — изумились мы. — Мы только недавно вышли подышать свѣжимъ воздухомъ.

— Ступайте, говорю вамъ, иначе вы отправитесь завтра въ 4 ч. утра.

— Но вы вѣдь условились съ нами, что мы выйдемъ въ 6 ч.? — сказали мы.

— А вотъ теперь я заявлю, что вы отправитесь въ 4 ч.!

— Нѣтъ, мы выйдемъ въ 6 ч.! — возразили мы.

— Посмотримъ! — воскликнулъ офицеръ, удаляясь.

Собравшись затѣмъ вмѣстѣ, мы рѣшили добровольно не отправляться въ путь раньше условленнаго часа.

Съ первыми проблесками свѣта начали выстраивать уголовныхъ на повѣрку, и въ нашу камеру явились солдаты съ требованіемъ отъ имени офицера, чтобы мы собирались въ дорогу. Но мы не обратили на это никакого вниманія.

Проснувшись, вслѣдствіе поднявшейся кругомъ возни, нѣкоторые изъ насъ начали одѣваться, другіе же продолжали лежать на нарахъ Между тѣмъ уголовные давно уже были готовы къ отправкѣ и начали громко выражать свое неудовольствіе; изъ ихъ среды раздались, по нашему адресу, угрозы и площадная брань. Затѣмъ, въ сопровожденіи нѣсколькихъ солдатъ, въ нашу камеру вбѣжалъ взбѣшенный офицеръ и повелительнымъ тономъ приказалъ намъ немедленно собираться въ дорогу: но, видя, что никто изъ насъ не трогается съ мѣста, онъ пришелъ въ ярость и, указавъ на лежавшихъ неподвижно на нарахъ, отдалъ команду: «подымай прикладами!»

Одно мгновеніе, и у насъ могла-бы разыграться исторія, которая, быть можетъ, имѣла-бы трагическій исходъ, такъ какъ на насиліе всѣ мы готовы были отвѣтить тѣмъ же.

По счастью солдаты поколебались пустить въ ходъ ружья.

— Что вы дѣлаете! — закричали въ это время нѣкоторые изъ насъ. — Мы стоимъ на законной почвѣ: въ инструкціи не сказано, чтобы партіи выходили въ 4 ч. утра, а должны лишь приходить на ночлегъ не позже сумерекъ.

Вдругъ вбѣгаетъ фельдфебель и кричитъ взволнованнымъ голосомъ:

— Ваше благородіе! Партія бунтуется!

«Пустите насъ: мы живо поднимемъ!» — слышатся крики въ окна.

— Вотъ что вы надѣлали! — накидываемся мы на офицера. — Вы вызываете бунтъ въ партіи, за это подъ судъ пойдете, отвѣтите своими погонами!

Подъ вліяніемъ угрозъ и крика, офицеръ совершенію теряется, повелительный топъ у него пропадаетъ, и, хватаясь за голову, онъ съ мольбою восклицаетъ:

— Что же мнѣ теперь дѣлать?