16 лѣтъ въ Сибири

Однажды, на какомъ-то этапѣ ко мнѣ подошелъ какой-то арестантъ, который, послѣ обмѣна привѣтствіями и обычными фразами, сообщилъ, что онъ лично зналъ Чернышевскаго Легко представить себѣ, какъ я ему обрадовался: я засыпалъ его вопросами, гдѣ и когда встрѣчался онъ съ этимъ замѣчательнымъ писателемъ. Онъ разсказалъ, что одно время жилъ съ нимъ въ Вилюйскѣ, куда и онъ былъ отправленъ на поселеніе. Немногое могъ онъ разсказать о жизни Чернышевскаго, — на сколько теперь припоминается, онъ сообщилъ, что Николай Гавриловичъ жилъ въ отдѣльномъ, спеціально для него выстроенномъ домикѣ, что при немъ неотлучно находился жандармъ, съ которымъ онъ занимался какими-то предметами, получалъ много газетъ и журналовъ, а также, что часто бывалъ у мѣстнаго священника. Но уже тотъ фактъ, что этотъ арестантъ лично встрѣчалъ одного изъ благороднѣйшихъ и лучшихъ нашихъ людей, дѣлалъ и его въ моихъ глазахъ незауряднымъ уголовнымъ. Поэтому, когда онъ изложилъ все, что зналъ о Чернышевскомъ, я спросилъ его, какимъ образомъ онъ вновь попался и куда теперь идетъ?

«Надоѣло мнѣ оставаться въ распроклятомъ Вилюйскѣ, — сказалъ онъ, — и надумалъ я весною пойти бродяжить. По дорогѣ попался мнѣ попутчикъ, тоже бродяга. Идемъ это, а тутъ дождь льетъ цѣлый день; наступилъ вечеръ, а онъ все не унимается. Цѣльнаго мѣста на насъ не было; шли мы тропой по тайгѣ; согрѣться нельзя: сучья сырыя, огонь тухнетъ. Дай, думаемъ, выйдемъ на трактъ. Тамъ намъ деревенька попалась. Порѣшили съ товарищемъ проситься въ избу на ночь. Стучимся въ одну; старикъ открываетъ:

„Пусти, Христа ради, дѣдушка, переночевать, — просимъ мы, — нитки сухой нѣтъ на насъ, видишь, какая непогодь!“

— „А не обидите насъ со старухой?“ — спрашиваетъ онъ.

— „Что ты, дѣдушка, Господь съ тобой, — говоримъ, — вѣкъ молиться будемъ!“ Пустилъ. Бабушка накормила насъ; потомъ на печь спать пустили. Ну, а ночью мы прикончили обоихъ, забрали что изъ лапоти (платья) и пошли. Да не далеко ушли: поймали насъ чалдоны (сибиряки): а тамъ, сами знаете: острогъ; присудили на каторгу; по дорогѣ смѣнился, а теперь иду на мѣсто „приписки“».

Все это было разсказано самымъ спокойнымъ тономъ.

Но и сибирское населеніе не оставалось въ долгу у бродягъ: не только изъ мести за совершенныя послѣдними преступленія, но также, чтобы поживиться ихъ жалкимъ платьемъ и обувью, мѣстные крестьяне устраивали на нихъ, какъ на пушнаго звѣря, охоту. Вполнѣ достовѣрныя лица разсказывали мнѣ, какъ несомнѣнный фактъ, слѣдующее.

У какого нибудь крестьянина живетъ въ теченіе всей зимы бродяга, работая за двоихъ, изъ-за харчей и ничтожнаго вознагражденія, какового онъ не получаетъ до наступленія дня ухода. Но вотъ появился «генералъ Кукушкинъ» (весна), и потянуло бродягу на просторъ и волю. Беретъ онъ у хозяина причитающіеся ему нѣсколько рублей, — сибиряки отчаянно эксплуатировали такихъ безпаспортныхъ работниковъ, — прощается съ нимъ и пускается въ путь. Но хозяину жалко и тѣхъ ничтожныхъ денегъ, которыя ему пришлось отдать работнику. Онъ, поэтому, зорко слѣдитъ, по какому направленію пошелъ тотъ и, спустя немного, взявъ ружье, отправляется «на охоту», — сибиряки почти всѣ превосходные стрѣлки и въ тайгѣ они также хорошо оріентируются, какъ имѣющіеся въ ней звѣри. Крестьянинъ скоро нагоняетъ своего бывшаго работника и пристрѣливаетъ его сзади; затѣмъ, обобравъ убитаго и оставивъ трупъ на съѣденіе звѣрямъ, онъ возвращается «съ охоты», для видимости подстрѣливъ по пути зайца или бѣлку.

Во время нашего передвиженія намъ постоянно приходилось слышать разсказы о найденныхъ то тамъ, то здѣсь трупахъ, повидимому, убитыхъ бродягъ, а также о многочисленныхъ убійствахъ и разныхъ преступленіяхъ, виновники которыхъ не были открыты. Въ описываемое время Сибирь представляла собою еще пустынную страну, безъ всякихъ признаковъ «культуры», цѣликомъ находившуюся въ управленіи подкупной администраціи, сосредоточивавшей въ своихъ рукахъ также судебную и другія функціи. Не удивительно, поэтому, что тамъ оставались безнаказанными самыя вопіющія преступленія. Человѣческая жизнь, какъ извѣстно, въ Россіи, вообще, не высоко-цѣнится; въ Сибири-же, — въ чемъ неоднократно впослѣдствіи я самъ не разъ имѣлъ случай убѣдиться, — она рѣшительно ни во что не ставилась.

* * *

Преобладающій контингентъ нашей партіи составляла обыкновенно сѣрая масса, — робкая, запуганная и покорившаяся своей судьбѣ, каковой до послѣдняго времени являлась, вообще, трудящаяся масса нашего населенія. Значительную часть этого контингента нельзя было вовсе назвать преступниками, такъ какъ въ его составъ входили ссылавшіеся въ Сибирь по приговорамъ сельскихъ обществъ; а извѣстно, какъ составлялись у насъ такіе приговоры; два-три мѣстныхъ кулака, въ союзѣ съ волостными старшиной и писаремъ, могли любого непріятнаго имъ односельчанина переселить «въ мѣста не столь отдаленныя».