16 лѣтъ въ Сибири

Хотя юридически всѣ уголовные являлись полноправными членами артели, но, какъ я уже упоминалъ, de facto воротилами были нѣсколько человѣкъ изъ наиболѣе выдающихся, умныхъ и опытныхъ бродягъ — «Ивановъ». Послѣдніе фактически являлись полными диктаторами, распоряжавшимися по своему усмотрѣнію и въ собственныхъ интересахъ Безъ санкціи артели частныя сдѣлки между отдѣльными лицами не имѣли никакой силы и могли нарушаться. Только съ ея, напр., согласія состоявшійся между двумя арестантами договоръ о «смѣнкѣ» уже не могъ быть расторгнутымъ. За эту санкцію извѣстная часть суммы договаривавшимися лицами вносилась въ пользу артели. Если-бы смѣнщикъ, получивъ, съ согласія артели условленную плату, отказался отъ заключеннаго имъ договора, онъ вступилъ-бы въ конфликтъ со всѣмъ «обществомъ». Измѣна и предательство наказывались самымъ жестокимъ образомъ, и власти не были въ состояніи укрыть провинившагося въ этомъ. Ни изолированіе, его изъ партіи, ни заключеніе его въ какой-нибудь тюрьмѣ въ одиночной камерѣ не спасали предателя отъ мести артели: бродяги, «Иваны» непремѣнно разузнавали о мѣстѣ его пребыванія и, если сами не могли добраться до него, то поручали другимъ, съ нимъ соприкасавшимся заключеннымъ, убить его.

Изъ среды-же «Ивановъ» выбирался всегда и артельный староста. Онъ являлся посредникомъ во всѣхъ сношеніяхъ уголовныхъ съ конвоемъ, офицерами и другими лицами изъ внѣшняго міра, ему же вручались кормовыя деньги для всей партіи и пр. По отношенію къ пассивной массѣ власть его была, конечно, значительна; но онъ, въ свою очередь, цѣликомъ зависѣлъ отъ «Ивановъ», съ согласія которыхъ и могъ лишь попасть на столь важный постъ. Само собою разумѣется это было не только почетное званіе, но и довольно доходное мѣсто; поэтому, не мало являлось на него всегда охотниковъ, и воротилы артели предоставляли его тому, который давалъ имъ соотвѣтственный кушъ за свое избраніе.

Къ намъ, политическимъ ссыльнымъ, уголовные вообще относились съ большимъ уваженіемъ. Исключеніе составлялъ одинъ «Иванъ, непомнившій родства», который при всякомъ удобномъ и неудобномъ случаѣ обнаруживалъ крайнюю къ намъ враждебность. То былъ старый бродяга, много разъ уже исколесившій Сибирь вдоль и поперекъ, неоднократно возвращавшійся въ Евр. Россію и снова оттуда отправлявшійся на поселеніе. Повидимому, онъ происходилъ изъ низшихъ сословій и, въ отличіе отъ всѣхъ остальныхъ своихъ товарищей, имѣлъ большую страсть къ чтенію. Но попадались ему въ руки самыя реакціонныя произведенія, — изъ лагеря «Московскихъ Вѣдомостей», «Гражданина» и т. п. Неудивительно, поэтому, что онъ раздѣлялъ взгляды Каткова и кн. Мещерскаго. Относительно насъ у него сложилось особенно оригинальное мнѣніе: онъ былъ глубоко убѣжденъ, что все наше поведеніе обусловливалось лишь недовольствомъ за освобожденіе крестьянъ! Въ присуствіи другихъ уголовныхъ, онъ прямо бросалъ намъ въ лицо обвиненіе, что мы или обиженные дворяне или лица, подкупленныя послѣдними. Обвиненіе это было до того комично, что рѣшительно никто изъ товарищей на него не обижался. Нѣкоторые изъ насъ пытались доказать ему всю нелѣпость его мнѣнія. Доводы товарищей и болѣе близкое его знакомство съ нами, мало-по-малу, поколебали его. Онъ сталъ затѣмъ просить у насъ «книжекъ почитать»; и мы, конечно, охотно давали ихъ ему.

Меня этотъ «Иванъ, непомнящій родства», интересовалъ болѣе другихъ «Ивановъ», и я также иногда вступалъ въ бесѣду съ нимъ; но я больше разспрашивалъ его о жизни бродягъ, о томъ, что ему приходилось испытать, видѣть и т. д. Онъ обстоятельно и очень интересно разсказывалъ. Однажды, помню я спросилъ его какъ ему удавалось устраиваться въ Евр. Россіи, послѣ побѣговъ изъ Сибири.

«Что-же тутъ труднаго? — удивился онъ: — главное — перебраться черезъ Уралъ, а тамъ по желѣзной дорогѣ ѣдешь, куда вздумается. Я выбираю большіе города: Саратовъ, Нижній, Одессу, Кіевъ; снимаешь меблированную комнату и живешь себѣ тихо-спокойно: одѣваюсь я всегда прилично, паспортъ у меня въ наилучшемъ порядкѣ, — мы ихъ сами фабрикуемъ, — никто меня и я никого не трогаю. Прежде всего абонируюсь въ библіотекѣ, — страсть люблю романы: всего Поль-де-Кока, Гобаріо, Александра Дюма перечиталъ. Обѣдаю въ кухмистерскихъ, вечеромъ иногда пойдешь въ театръ, такъ вотъ и живешь, пока полиція не словитъ».

— Да, но откуда-же вы средства на жизнь берете? — спросилъ я, такъ какъ изъ его разсказа можно было-бы заключить, что онъ живетъ доходомъ отъ капитала.

— Средства? Берешь ихъ тамъ, гдѣ возможно, — и въ отвѣтъ, на мою просьбу онъ разсказалъ мнѣ, что «работаетъ» въ одиночку, такъ какъ «самое опасное дѣло связываться съ другимъ, товарищемъ, — чуть что, „засыпетъ“ (выдастъ) тебя». Главнымъ занятіемъ этого «Ивана» было, понятно, воровство.

ГЛАВА XVI Въ Восточную Сибирь