1632

Ребекка рыдала не переставая. Она отчаянно пыталась взять себя в руки, чтобы смочь задать только один вопрос, который казался ей самым важным во всей вселенной. Задыхаясь, пытаясь вымолвить слова, ответ на которые сулил или страх или надежду.

Наконец, ей это удалось.

– Он знает? – выдохнула она.

Миссис Рот нахмурилась. Вопрос, очевидно, ничего не прояснил для нее.

Ребекка схватилась за горло и практически задушила рыдания.

– Он. Идальго.

Та все еще хмурилась и не понимала. Надежда смела страх, как солнце разрушает туман.

– Майкл. Он знает?

Ее глаза были устремлены на менору. Взгляд миссис Рот последовал за ней. Ее собственные глаза расширились.

– Вы имеете в виду Майка? – Пожилая женщина смотрела на Ребекку с удивлением. – Ну, конечно, он знает. Он знает нас всю свою жизнь. Именно поэтому он и попросил нас приютить вас, когда позвонил. Он сказал, что он думает – не понимаю, почему – он просто сказал, что у него предчувствие, что будет лучше, если вас приютит еврейская семья…

Дальше Ребекка не слушала. Она зарыдала снова, еще яростнее, чем когда-либо. Все ужасы улетучились. Затем зародилась робкая надежда. Она стала лелеять ее. Баюкать, как ребенка, окружая его сказками и легендами. Про верных и благородных идальго.

* * *

Утром синие глаза снова появились в доме. Синие, как безоблачное небо в яркий солнечный день. В последующие годы Ребекка не помнила ничего об этих двух днях. Просто синева и солнечный свет.

Солнечный свет навсегда. Пронизывающий землю без всяких теней.

Глава 6

Густав II Адольф, король Швеции, несомненно, имел сходство со своими благородными предками. Его кожа была бледной и лишь слегка румяной. Коротко подстриженные волосы, брови, подкрученные усы и козлиная бородка были светлыми. Глаза были голубыми, слегка выпуклыми и светились живым умом. Черты его лица, на котором доминировал длинный, костлявый, мощный нос, были весьма красивы, несмотря на некоторую припухлость. Он был очень большого роста. Больше шести футов в высоту. Крупное мускулистое тело имело склонность к полноте. Каждой своей черточкой он воплощал образ Северных королей. Этому способствовали природные данные и соответствующее воспитание.

Лавина чувств бушевала в нем сейчас, когда он шагал взад-вперед по своему шатру – штаб-квартире, разбитой на восточном берегу реки Хафель. Белое, как мел, лицо от нахлынувшего ужаса. Глаза, закрытые от горя. Толстые губы, дрожащие от стыда. И то, что могучие руки короля Швеции в два удара сломали стул и швырнули его остатки на пол, свидетельствовало о его негодовании и ярости.

– Дьявол бы забрал курфюрста Саксонского Иоганна Георга в свой вечный адский огонь!

Королевские помощники, все, кроме Акселя Оксеншерна, отодвинулись от своего монарха. Характер Густава Адольфа был им давно известен. Но не его гнева они боялись. Гнев Густава всегда был недолгим, и король уже давно научился более-менее удерживать свой неистовый характер под контролем. Раздражительные упреки – это худшее, что он, как правило, себе позволял. И вдобавок, отвязаться на невинной мебели. Это событие – это монументальное событие – обещало стать настоящей Сицилийской резней для предметов окружающей обстановки.

Густав схватил еще один стул и переломил его об колено. Остатки крепкого деревянного каркаса свисали в его огромных руках, как хрупкие ветки.

И не ярости боялись эти ветераны военных походов. И уж, конечно, не отлетающих обломков стульев. Аксель Оксеншерн, ближайший друг и советник короля, давно взял в привычку обставлять палатку Густава дешевой обычной мебелью. Уже не в первый раз, с тех пор, как они прибыли в Германию, шведские офицеры видели, как их монарх превращает стулья в зубочистки.

– И, Боже, пусть черт отправит курфюрста Бранденбургского Георга Вильяма в ад вместе с ним!

То, что их пугало – это было кощунство, происходящее на их глазах. Благочестие и набожность их короля были так же знамениты, как и его вспыльчивый характер. Первое в большей степени. Значительно большей. Только непосредственные подчиненные Густава когда-либо испытывали на себе язвительность его языка. И только те из его солдат, которые были осуждены за убийства мирных жителей, изнасилования или кражи, ощущали последствия его гнева под топором палача. В то время как многие из церковных гимнов, которые народ Швеции пел в своих церквях по воскресеньям, были переведены на шведский язык их собственным королем. И считались, по всенародному мнению, лучшими из всех гимнов.

Куски стульев полетели через открытый полог шатра. Двое солдат, стоящих на страже по обе стороны от входа, переглянулись и бочком-бочком, отодвинулись на несколько футов подальше друг от друга. Обычно они улыбались при привычном виде сломанной мебели, вылетавшей из штаб-квартиры короля. Но сейчас они словно окаменели от доносившегося богохульства.

Король Швеции схватил еще один стул, поднял его над головой, обрушил на пол и выпнул наружу тяжелыми сапогами.

– К черту всех князей и дворян Германии! Этих свиней из Содома из Гоморры!