1812. Фатальный марш на Москву

Части получали пополнения, новые рекруты проходили начальную подготовку. Но исчезла плацпарадная муштра, превращавшая в ад жизнь солдата в русской армии. Никто не натирал ремни портупеи трубочной глиной. Воины носили только удобные детали обмундирования, вдобавок к чему для тепла использовали шинели. От киверов отказались в пользу мягких фуражек. Младшие офицеры приобрели молодцеватый бойцовский вид. «Не было блеска, золота и серебра; редко видны были эполеты и шарфы; блестели только ружья, штыки и артиллерийские орудия, – вспоминал Митаревский. – Не видно было богатых и модных мундиров, но только бурки, грубого сукна плащи, запачканные, порванные шинели, измятые фуражки…»{581}

Многие молодые офицеры ничего не знали ни о военном деле, ни о простом солдате и крестьянине. Князь Петр Андреевич Вяземский, московский аристократ, записался в армию добровольцем после посещения города Александром. «Я был средним наездником и никогда не держал в руке пистолета, – писал он. – В школе учился фехтовать, но мое знакомство со шпагой можно назвать давним. Словом, во мне не было ничего воинственного». За обедом он встретился с генералом Милорадовичем, и тот взял его в адъютанты. Вяземский испытывал смятение и чувствовал себя не в своей тарелке, следуя за генералом по полю сражения у Бородино. Но вдруг все изменилось. «Когда лошадь подо мной ранило, невыразимое ощущение восторга, гордости разрослось во мне и охватило меня»{582}.

Большое количество молодых людей, подобных ему, впервые очутились связанными через военную солидарность друг с другом и с массами русского народа, представленного простым солдатом. В горячке битвы и в суровых условиях буден на бивуаке они, дворяне, смогли посмотреть на крепостного солдата как на человека. Общие переживания и опыт на протяжении почти двух лет войны дали толчок к сообразному родству и новому видению России, которому суждено будет пойти на виселицу или отправиться в ссылку после провала восстания декабристов 1825 г., но сохраниться и продолжать оказывать огромное влияние на культурную жизнь России.

Потрясение от поражения при Бородино и от разрушения Москвы сгладилось в последовавшие за ними дни по-мальчишески идиллической жизни в Тарутинском лагере. «Мы блаженствали! – вспоминал Душенкевич, пятнадцатилетний подпоручик Симбирского пехотного полка. – Куда девалась печаль, откуда дух беспечности и самонадеяния излился чудно на всех нас, тосковавших по Москве, а с нею, казалось, и отечестве?»{583}

16 Отвлечение Москвой

«Вчера провел вечер с императором, – писал жене принц Евгений 21 сентября. – Играли в vingt-et-un [«двадцать одно»], чтобы скоротать время. Предвижу, что вечера нам будут казаться длинными, так как развлечься нечем, нет даже бильярдного стола». Перспектива сидения в Москве не наполняла окружение Наполеона воодушевлением. «Наполеон был всего лишь человеком гения, а потому не в его природе было уметь развлекать самого себя», – замечал commissaire Анри Бейль, получивший потом известность как романист Стендаль, добавляя, что двор представлял собой мрачное место{584}.

Император вновь обосновался в Кремле, где занимал те же апартаменты с видом на реку Москву и на часть города, что и Александр, побывавший в городе несколько недель тому назад. Квартира состояла из огромного зала с большими люстрами, трех вместительных салонов и просторной спальни, служившей по совместительству рабочим кабинетом. Именно там император французов повесил потрет короля Рима кисти Жерара. Спал он на металлической походной кровати, которой обычно и пользовался во время войны. Передвижной стол занял место в углу, а маленькая переносная библиотека разместилась на полках, но экземпляр «Истории Карла XII» Вольтера всегда находился в досягаемости – лежал либо на столе, либо на столике у кровати. Наполеон велел своему слуге ежевечерне выставлять на подоконник две зажженные свечи, чтобы солдаты, проходя мимо, знали, что он тут, работает и думает о них – он с ними.

Наполеон надеялся наладить гражданскую администрацию силами самих же русских, но для этого отчаянно не хватало граждан любого калибра, а большинство из имевшихся в наличии делали все возможное в попытках уклониться от сотрудничества с французами. Пришлось в силу необходимости использовать Жана-Батиста де Лессепса, бывшего французского консула в Санкт-Петербурге, каковой и собрал вместе всех русских жителей, готовых служить во временной администрации. Помимо восстановления порядка на большей части территории города, данный орган занимался поиском жилья для размещения москвичей, потерявших дома на пожаре, и старался побудить крестьян из прилегающих сел и деревень приезжать и продавать продукцию в городе. Однако тех, кто откликнулись на призыв, зачастую подвергали избиениям и грабежу солдаты.