19 лет

Оперативники осмотрели ящик со всех сторон: дно, верх и боковые стенки целы, печать на месте. Вскрыли – все бюллетени настоящие, вывернули их на стол. Среди них мелькнула голубая от тетрадки обложка с крупной надписью: «Вигдорчик, не спи!» Началось исследование записки. Крутили со всех сторон и под таблицей умножения нашли едва видную, меленькую надпись: «Віцёк Дзен…» и хвост завитушки. «Кто такой у вас Витёк Дзэн?» - сурово спросил старший оперативник. «Неужто сынок моего технорука Витя Денисевич? – аж затрясся Вигдорчик. – Как сразу не догадался, что этот гад может так отомстить». Вигдорчик не ошибся. Технорук смолокурни Иван Денисевич с Вигдорчиком давно грызлись, но технорук никак не мог его свалить. Идея пришла во время выборов. На крепком подпитии, а в этот день чего-чего, а водки было хоть залейся, Денисевич прокрался около полуночи с задних сеней в лесничество, велосипедной спицей откинул защёлку, забрал урну, отнёс за железнодорожные пути и поставил в бурьян. Сдуру на обложке сыновой тетрадки левой рукой написал послание своему директору, кинул в щель и пошёл спать.

На допросе он долго не отрицал, рассказал всё, как было, - по пьянке хотел подшутить над Вигдорчиком, что бы и в районе знали, какая это ворона. Прежние сигналы не действовали, так может хоть теперь загремит. Действительно, Вигдорчик за притупление бдительности полетел с директорского кресла, Денисевичу дали выговор с занесением за хулиганство; райком не хотел поднимать большой шум, что бы не прославиться на всю республику.

Успокоились и мы, что так всё обошлось. Если бы не расписался Витёк, наверное, потянули бы нас с Мазовецким.

Перед Новым годом я рисовал и вырезал мотыльков, грибки, звёздочки, снежинки, клеил бумажные цепочки и наряжал для Тани первую в её жизни ёлку. Помогал развешивать игрушки мой ученик, любознательный и славный лейтенант Волкус, и остался с нами встечать Новый год. Мы радовались, что наконец собрались вместе, что у нас есть семья, интересная работа, крыша над головой, что уже не голодаем, и желали друг другу счастья в следующем году, что бы он был не хуже нынешнего. Даже Алина мама улыбалась, порозовела и любовалась, как внучка кружится у ёлки.

IX

В наш прошлогодний приезд тётка Зося ойкала: «Як жа беднае дзіцятка жыве без свайго малачка?” и, видимо, уговорила Марусю отдать мне её коровку. Как только получил открытку, поехал в Старобин, переночевал и на рассвете навязал быструю, со звёздочкой на лбу Малинку. Тётка Зося выманила её за ворота посоленой краюхой, перекрестила на дорогу, и мы по холодку отправились из местечка.

За Старобиным начинались зыбучие пески, от дороги обсаженной красным ракитником, там, где теперь Солигорск, зелёной стеной стояла рожь. Мы свернули на Погост и пошли луговыми обочинами. Я останавливался и пас свою Малинку сочным дятельником, хворостиной отгонял оводней, а коровка моя шла всё медленнее, замыкала, начала упираться. Я тянул её за повод, а она мотала головою. Счастье, что встретилась добрая женщина, остановилась и заговорила: “Ці далёка вядзеш, чалавеча?… Ого, блізкі свет. Так і загубіць кароўку нядоўга. Быч, як вымя расперла. Садзіся ды здойвай”. Чего я только не делал на своём веку, а доить не приходилось. Упросил ту добрую женщину, и в траву зажурчали тугие струи молока, шапкою поднялась пена. Мне страшно хотелось пить, я жадно глядел на парное молоко и только глотал тугую слюну. Вздохнула моя Малинка, пощипала травки, и мы веселей пошли луговиной, полевыми дорогами, паслись на межах и травянистых канавках.

Вечером прибились в длинное село Дарасино. Там жили мои ученики. Усталых и запылённых, пустили нас на ночь родители Миши Масилевича. Напоили Малинку, поставили в хлев, чтобы не заел гнус, угостили меня ужином, и я заснул в амбаре на охапке прошлогоднего сена.

В полдень мы были уже дома. Аля, её родители и особенно Таня радовались Малинке, а Таня мечтала, что будет пасти свою коровку. Пасти не пасла, а от молочка розовела и круглела.

За стеной нашего дома было разгороженное, заросшее сиренью и жасмином кладбище с покосившимися крестами и замшелыми памятниками. Покойников хоронили сразу за нашей стеной. Кладбище было любимым местом игр Тани и соседских детей. Меж сиреневых кустов они играли в прятки, съезжали с покосившихся памятников и не пропускали ни одних похорон. Не понимая всего трагизма смерти, они с интересом изучали траурный ритуал. Особенно им нравилось, когда покойника отпевал местный священник Шоломицкий, махал кадилом, и из него с приятным запахом курился синий дымок.

За кладбищем и нашим огородом по железнодорожной колее часто шли товарняки с брёвнами, досками, кирпичём, составы цистерн. Тогда Таня радостно кричала: «Смотри, смотри, бочкарный поезд идёт». Часто бабушка не понимала, что говорит внучка, и просила перевести «дубцы», «комин», «патэльня».