19 лет

В конце июля за столом Пронина сидела высокая курносая женщина средних лет в коричневом кителе с петличками и звёздочками на них. “Я представитель Прокуратуры республики, младший советник юстиции Мультан. Мне поручено объявить вам об окончании следствия и ознакомить с материалами вашего дела. Должна сказать, что судить вас не за что и судить вас не будем… но вам доведётся сменить место жительства…” Меня бросило в жар. “Если вы настоящий юрист, то заметили, что мне не предъявлялось никакого обвинения вот уже три месяца. И вдруг следствие закончено. Может вы припомните из студенческих учебников, в какой стране и в каком столетии хоть один случай, что бы за одно и тоже осуждённого ни за что и помилованного человека карали второй раз”. Прокурорка что то пробормотала, что не время заниматься теорией, что судить меня никто не собирается. “Так что меня сюда пригласили в гости и три месяца держали в вонючих клоповниках. Арестом скомпрометировали меня перед учениками и их родителями, а они мне верили. Я не знаю, что с моей семьёй – ни писем, ни свиданий не дают. Где ещё такое беззаконие? Если я кому то мешаю, приказали бы, сам бы съехал, что б и след простыл. Почему меня объявили преступником? Как злодея или убийцу, под конвоем провели через всё местечко – смотрите кого поймали. Что теперь треплют про замаскированного под учителя шпиона или диверсанта?” – не унимался я, знал, что хуже не будет, а наболевшее жгло и душило.

“Успокойтесь пожалуйста. Всё будет хорошо. К вам может приехать семья, будете жить, работать. Вот ознакомьтесь с материалами дела. Там ничего компрометирующего нет. Все говорят, что вы жили и работали честно”. – “И за это упекли в тюрьму”. Я дрожащими руками взял тоненькую папку. В ней было несколько протоколов с моими категорическими отказами в принадлежности к каким-нибудь антисоветским группам и организациям, была приложена сдержанно положительная характеристика школьного треугольника, похвальные отзывы старших учеников и некоторых учителей, только завуч попробовал мазнуть дёгтем – вспомнил, что я когда то хвалил своего профессора Замотина, арестованного в 1938 оду. Вот и весь “компромат” – хвалил врага народа.

Прочитав “дело”, я ещё больше возмутился: “Прокуратура должна охранять законность, а она даёт санкцию держать невиновного в тюрьме…” Прокурорша пыталась меня унять, даже назвала товарищем и наконец, разведя руками, призналась, что есть указание сверху. “Арестовать невинного и держать в тюрьме?” – не унимался я. “Не только вас, а всех ранее репрессированных выслать за пределы республики”. – “Куда? В Смоленск или в Ригу?” – “Это определит соответствующий орган”. – “Какой?” Молчание. Просил свидание с женой. “Пусть решает следователь”. – “Следствие же закончено. Теперь мой хозяин прокуратура”. Мультан не ответила, позвонила конвоиру. Я вышел не попрощавшись. Снова руки назад и марш в камеру.

Так закончилось “следствие”, но не закончились мучения. Из “американки” снова перегнали в тюрьму – там собираются этапы. Значит и мне скоро в дорогу. Как в этом замке страданий всё нерушимо и неизменно. Война уничтожила весь город и не оставила ни царапины на стенах и башнях тюрьмы. Вот где прятаться от войн и землетрясений!

Видно, и Аля узнала, что мне пора собираться в дорогу не на южный берег Крыма, а в противоположную сторону. Она передала мне пальто, валенки, плащ и тёплую шапку. Хоть прокурорша назвала меня товарищем, тюремные вертухаи гоняли и унижали, как бывших полицаев и всех осуждённых. Тут на всех “закон” один. Я потребовал, что бы меня отправили скорее куда назначено. Ответ был один: “Жди решения”. Так и ждал до сентября.

В контору вызвали в сумерках. Человек в голубой фуражке достал из папки узенькую бумажку и зачитал: “ Постановление особого совещания от 19 сентября 1949 года. Слушали дело Граховсекого С.И. Постановили: Сослать на поселение в Новосибирскую область”. – “Распишитесь, что ознакомились с решением ОСО”. – “Позвольте прочесть самому, что бы знать, за что расписываюсь”. – “А вы мне не верите?” – “Я теперь никому не верю. А на какой срок?” – “Объявят на месте”. Видно, и этому мрачному вещуну было стыдно сказать горькую правду.

Снова потянулись унылые дни в тёмном подвале без книг, газет, без писем и свиданий. В камере люди менялись, как на вокзале, ещё вкинули группу толочинских полицаев – молоденьких и очень испуганных деревенских хлопцев. Допытываюсь, какя же нелёгкая загнала их в ту полицию. Наивный, долговязый Вася рассказал, как он долго прятался от отправки в немеччину, и всё же застукал его начальник полиции Квятковский. До войны он был в Толочине чальником НКВД. Всех в районе знал, как облупленных. Только пришли немцы, Квятковский пошёл к ним на службу и возглавил полицию. Передал списки коммунистов и комсомольцев, активистов и орденоносцев – заслужил полное доверие у новых хозяев. Набил бывшими друзьями, закомыми и незнакомыми тюрьму под самый потолок. Даже жену загнал в камеру, а себе завёл молодицу.