1917, или Дни отчаяния

Керенский из окна наблюдает за стоящими у подъезда Терещенко, Кишкиным, Коноваловым, сотрудниками штаба – Багратуни, Полковниковым.

Машины выезжают на Мариинскую площадь, сворачивают на Вознесенский проспект.

Керенский откидывается на спинку сиденья и прикрывает веки. Из угла глаза выкатывается слеза. Он смахивает ее быстрым движением руки с зажатой в ней перчаткой.

25 октября 1917 года.

Петроград. Зимний дворец

Терещенко и остальные члены кабинета возвращаются в здание. Навстречу им бежит офицер связи.

– Товарищи! Товарищи! Есть хорошая новость! Обнаружили резервную линию телефонии! Ее не засекли с Центральной телефонной, и у нас есть связь!

– Ну, – говорит Коновалов, – по крайней мере, мы сможем узнать, доехал ли Александр Федорович до Луги. Товарищи, прошу всех собраться в Малахитовом зале через сорок минут. Правительству надо решить первоочередные вопросы…

К Терещенко подходит Рутенберг.

– Михаил Иванович! Это, наверное, по вашей части… Там в казарменных помещениях журналист бродит. Вроде американский. Судя по желтым ботинкам, точно американский… Зовут Джон Рид.

Рутенберг смеется.

– Очень удивился, когда я с ним по-английски заговорил. Скажите, Михаил Иванович, я действительно произвожу впечатление необразованного головореза?

Терещенко невольно улыбается.

– Я бы так категорично не сказал…

– Ну, спасибо, успокоили… В общем, бегает этот самый Рид и с ужасом смотрит на наш российский бардак. Выгнать? Пропустить?

– Не трогать, Петр Моисеевич. Пусть смотрит, записывает. Человек хочет попасть в историю, а если история попадет в него, мне придется долго объясняться с послом. Проследите, чтоб не пристрелили случайно – и все.

– Понятно. Как ваша супруга?

– Спасибо, лучше.

– Сильная женщина. Я понимаю, что это не всегда звучит как комплимент, но так, как она вчера держалась после обстрела…

– Благодарю.

– Не переживайте вы так, Михаил Иванович. Уверен, Александр Федорович приведет помощь. Большевики трусоваты, они еще два дня будут ходить вокруг да около. Нам надо продержаться 48 часов, а может, и меньше. Вы слышали, нам подкрепление пришло – сводный батальон прапорщиков. Правда, войска инженерные, но зато целый батальон! Я теперь как товарищ министра по наведению порядка в городе думаю, что с этим добром делать!

Терещенко улыбается снова.

– Неунывающий вы человек, Петр Моисеевич…

– Вы бы побегали от властей с мое, тоже бы научились смеяться, когда страшно.

– А страшно?

– Всем страшно, Михаил Иванович. Смерть – ерунда. Страшно от неопределенности.

К ним подбегает один из адъютантов.

– Товарищ Терещенко, товарищ Рутенберг. Вас ждут в Малахитовом зале…

– Случилось что? – спрашивает Рутенберг.

– Случилось, – отвечает адъютант взволнованно. – Мариинку заняли верные большевикам части. Распущен Совет республики. И это без единого выстрела!

– Но не расстреляли же весь Совет? – пожимает плечами Рутенберг. – Выгнали и все? Значит, ничего страшного.

Терещенко на этот раз не улыбается.

– У большевиков за этим дело не станет, – говорит он Рутенбергу. – Боюсь, что в текущей обстановке подержаться 48 часов сложная задача, Петр Моисеевич.

25 октября 1917 года. Петроград. Зимний дворец. Вечер

Заседание правительства.

Выступает Коновалов.

– Товарищи, наше обращение к стране не будет опубликовано. Большевики арестовали журналиста Климова по дороге в типографию. Нас лишили голоса, но мы все еще остаемся на своем посту, несмотря на предательство части войск, охранявших Зимний. Товарищ Рутенберг?

– Заявили о своем уходе юнкера-константиновцы, и с ними мы теряем четыре орудия из пяти бывших в наличии, – говорит Рутенберг. – Также уходит часть юнкеров из Ориенбаума.

– Есть ли новости от товарища Керенского? – спрашивает министр путей сообщения Ливеровский. – По моей информации, пути возле Луги разобраны сочувствующими большевикам железнодорожниками, на их восстановление нужно минимум сутки.

– Информации от Александра Федоровича нет, – отвечает Кишкин. – Телефонной связи с Лугой тоже. Полагаю, что министр-председатель даст о себе знать.

– В любом случае, – вступает Терещенко, – ожидать подхода помощи с фронта раньше, чем середина завтрашнего дня, нереально. Нам нужно понимать, как обойтись своими силами, без расчета на быстрое возвращение Керенского. Как я понимаю, вокруг нас уже ходят кругами – стрельба на Дворцовой два часа назад это доказывает…

– Стрельба ничем не закончилась, – возражает Некрасов. – И вообще непонятно, кто стрелял. Посмотрите на Дворцовую. По-вашему, это похоже на регулярные войска? Это больше похоже на бивак ополченцев! К нам то приходят пополнения, то уходят те, кто должен нас защищать! Сегодняшние демарши Станкевича, при всем моем уважении, совершенно бессмысленны! Попытка с ротой юнкеров захватить Смольный!