1917, или Дни отчаяния

Один из депутатов, шагающих рядом с Прокоповичем, зло говорит:

– Умереть не умерла, только время провела…

Никто не смеется.

Патруль смотрит вслед уходящим депутатам.

– Это ж надо… – матрос харкает на мостовую. – Поддержку они оказывают… Блядь, гниды…

Старший улыбается.

– Чо ругаешься, Кулагин? Эт хорошо, что они такие. Были бы без страха – было б хуево. Пусть, блядь, боятся! Пусть, суки, дрожат перед народом…

25 октября 1917 года. Зимний дворец.

Временные казарменные помещения на первом этаже

Кишкин, Терещенко, Коновалов, Багратуни, Рутенберг разговаривают с представителями казачьей сотни.

Сотник, солидный мужчина – бородатый, рассудительный, неторопливый. За ним – вертлявый чернявый казачок с хитрыми близко посаженными глазенками и второй – средних лет, русый, со шрамом от резаной раны на щеке.

Говорить поставлен сотник.

– Мы, вашевысоко… товарищи— министры, решение приняли. Уходить будем.

– Вы же военный человек… – упрекает его Кишкин.

– Человек-то я военный, – отвечает сотник, – но, когда мы сюда шли, нам сказок наговорили… Врали с три короба, мол, тут чуть ли не весь город с образами на защиту стал, все военные училища, артиллерия… Мы и пришли. Мы за народ пришли стоять!

– А тут только жиды да бабы! – выскакивает из-за спины у сотника чернявый. – Да и правительство наполовину из жидов!

– Погодь! – отодвигает его сотник. – Я доскажу. Нету тут народа, товарищи-министры. Народ не с вами. Русский народ-то там, с Лениным остался…

25 октября 1917 года. Зимний дворец.

Казарменные помещения на первом этаже

Казаки ушли, министры и Багратуни с адъютантами остались.

Вокруг загаженный, заплеванный пол, мусор, грязь, втоптанные в дорогой паркет окурки.

– И что теперь? – спрашивает Коновалов у Багратуни.

Тот пожимает плечами.

– У нас не так много возможностей. Первый этаж оставлять без охраны нельзя. Поставим сюда увечных воинов и ударниц…

– Дожились, – зло говорит Рутенберг. – Вы уж простите меня за резкость, господа, но это ж надо было все так эпически проебать! Ну, просто – все! Армию, флот… Они нас голыми руками возьмут!

– Оставьте, Петр Моисеевич, – отвечает Кишкин. – Они нас и так и так возьмут голыми руками. Если Керенский не успеет вернуться в Петроград со своими самокатчиками, то этой ночи нам не пережить…

Рутенберг и Терещенко обмениваются взглядами.

25 октября 1917 года. Дворцовая площадь

За дровяными баррикадами все больше и больше людей с оружием. Это уже не одна и не две сотни человек. Солдаты, матросы, рабочие – кого тут только нет. Все вооружены.

Над подъездами Зимнего, забаррикадированными мешками, горят яркие фонари. Охраняющие юнкера видны, как актеры у рампы. Сияют электричеством огромные окна дворца.

Перед главным входом в Зимний обложены мешками и дровами – три оставшихся орудия. Возле них – замерзшие расчеты. Стволы наставлены на толпу, но ее, похоже, это не смущает.

Со стороны площади слышатся одиночные выстрелы. Несколько пуль попадает в мешки баррикад. Звенят выбитые стекла. Юнкера на стрельбу не отвечают.

Внезапно безо всякой команды толпа срывается с места и начинает бежать в сторону дворца. Что кричат люди – не разобрать. Слышен глухой страшный рев, словно на баррикады надвигается кровожадное дикое животное. Со стороны бегущих беспорядочно палят в сторону Зимнего. Теперь уже пули свистят густо, брызгают во все стороны выбитые стекла огромных окон.

25 октября 1917 года. Казарменные помещения на первом этаже

Защитники занимают позиции у окон, защищенных мешками с песком. Пули влетают через разбитые стекла, калеча мраморные вазы, дырявя стенные панели и висящие по стенам картины.

Кабинет генерала Левицкого.

– Началось, – говорит Багратуни, прислушиваясь. – Господи, помоги…

Терещенко быстрым шагом выходит из кабинета.

– Куда это он? – спрашивает адмирал Вердеревский у Рутенберга.

– У него здесь жена… – поясняет тот.

– А вот это зря… – качает головой Вердеревский. – Этой ночью самое безопасное место для женщин – Смольный…

25 октября 1917 года. Дворцовая площадь

Атака продолжается.

Юнкера в ответ стреляют жиденько. Не в толпу – над головами. Возле пушек идет осмысленное шевеление, и вдруг маленькая батарея выплевывает огонь и клуб дыма. Один, второй, третий… Раскаты пушечного залпа несутся над площадью. Стреляют холостыми: залп шрапнелью с такой дистанции выкосил бы три четверти нападающих.

Толпа разворачивается и мчится в обратном направлении – к арке Генерального штаба, оставляя на брусчатке несколько тел затоптанных при бегстве дружинников.

25 октября 1917 года. Небольшая комната для прислуги под самой крышей Зимнего дворца