1917, или Дни отчаяния

В комнате Маргарит. Она сидит, глядя в стену. Входит Терещенко. Он взволнован куда больше, чем жена. Маргарит ведет себя спокойно, хотя, если приглядеться, то видно, что это стоит ей немалых усилий.

– Как ты? – спрашивает Терещенко.

– Бывало лучше…

– Не бойся, штурм отбили. Хватило одного залпа.

– Я не боюсь, Мишель. Видишь – сижу, читаю. Не волнуйся.

– Я должен быть там…

– Я знаю.

– У меня к тебе просьба, Марг…

– Да?

– Будет еще штурм… И не один, понимаешь? Я прошу тебя, когда они прорвутся – спрячься. Спрячься куда угодно! В шкаф, на антресоли, в каминный ход… Неважно. Постарайся сделать так, чтобы тебя не нашли. Это дворец, здесь полно укромных мест. Пока тихо – осмотри этаж. Спустись ниже. Осмотри спальни фрейлин, только не подходи к окнам, ради Бога. Стреляют. Спрячься, любимая. Тут не до гордости, и твоя смелость никому не нужна. Забейся в щель, испарись, но не дай им себя найти. Хорошо?

– Все так плохо, Мишель?

– Я проклинаю себя за то, что привез тебя сюда.

Маргарит обнимает его.

– Не волнуйся. Со мной все будет хорошо. Я сделаю, как ты сказал. Стану тенью…

– Я люблю тебя… – шепчет Терещенко с жаром. – Я клянусь тебе, что если мы переживем эту ночь, то ты станешь моей женой не только перед людьми, но и перед Богом. И никто, слышишь, никто не сможет этому помешать!

– Спасибо, милый, – отвечает Маргарит, целуя мужа. – Мы сделаем так, как ты захочешь… Иди, не волнуйся. Делай, что должен.

Терещенко выходит, дверь за ним закрывается.

– И будь что будет… – добавляет мадмуазель Ноэ.

25 октября 1917 года. Петроград. Река Нева. Крейсер «Аврора»

В боевую рубку вбегает сигнальщик.

– Товарищ Белышев! С берега сигналят – открыть огонь из главного калибра по Зимнему.

– Чем будете стрелять, Белышев? – спрашивает Эриксон с серьезным выражением лица. – У нас ни одного боевого на борту нет…

– А что есть – тем и буду, – парирует Белышев. – Потом будем разбираться. Я б тебя, падлу, в ствол зарядил, но, боюсь, целиком не влезешь… Открыть огонь из носового орудия! Холостым!

Носовое орудие «Авроры».

– Заряжай!

Заряжающий подает заряд в казенник, с лязгом закрывается затвор.

– Готов! – кричит комендор в трубу.

– Огонь!

Шестидюймовое орудие выплевывает молнию. Грохот выстрела в тесных для железной махины берегах такой, что дрожат стекла во всей округе, а по невской воде расходятся круги.

25 октября 1917 года. Петроград. Зимний дворец

Кабинет генерала Левицкого.

Слышен страшный низкий звук, от которого дрожат стекла и стены.

Все находящиеся в комнате невольно пригибаются или втягивают голову в плечи.

– Что это? – спрашивает Кишкин испуганно.

– А вот это называется – началось, – спокойно говорит Вердеревский, раскуривая папиросу. – Это «Аврора», товарищи… Судя по тому, что нас еще не завалило, – холостой или пристрелочный.

В кабинет вбегает Рутенберг – в руках у него револьвер, за ним Терещенко.

– Они теперь штурмуют не в лоб, – сообщает Рутенберг, задыхаясь от бега. – Действуют небольшими отрядами. Заходят со стороны Набережной и Миллионной. Они уже на втором этаже, в госпитале… В коридорах стрельба…

25 октября 1917 года. Зимний дворец. Второй этаж.

Лестница, ведущая наверх

Идет перестрелка.

Разобраться, кто и где, невозможно. Взрываются ручные гранаты, в воздухе пороховой дым. Кто-то кричит пронзительно. На полу тело, из-под которого выползает лужа крови. Вспышки выстрелов. В коридоре начинает строчить пулемет, снова рвутся гранаты, пулемет захлебывается. Раненым зайцем верещит еще один искалеченный.

Тут же схватились на штыках – слышен мат, крики, хруст входящего в плоть железа. Лающий револьверный звук. Воздух наполнен пылью от штукатурки, сквозь него, как сквозь туман, светят электрические шары пока еще уцелевших ламп.

На лестнице вперемешку тела юнкеров, дружинников. Атакующие, стреляя, поднимаются вверх по ступеням.

25 октября 1917 года. Зимний дворец.

Подъезды со стороны Миллионной

Сотни людей, которые с высоты птичьего полета смотрятся как муравьи, вбегают в подъезд. Если скользнуть взглядом по громадным, все еще освещенным окнам Зимнего – за ними вспышки выстрелов, пляшущие тени, разрывы гранат. Вылетают наружу огромные стекла. Вспыхивают огнем шторы, но кто-то изнутри срывает горящую ткань и топчет, поднимая искры.

Снова взгляд сверху – Зимний, в который тараканами вливается толпа, серая лента Невы, мосты, застывший на реке крейсер, город, который вовсе не смотрится как место сражения – освещенный центр, бегущие по рельсам коробочки трамваев, едущие автомобили. Но вокруг центра – тьма. Густая, непроницаемая, укрытая сверху плотными серыми облаками.