1918 год: расстрелянное лето

Хотя мне объяснили, что проще всего добраться до нужного адреса трамваем, проехать всего четыре остановки, я решил пройтись. Ноги разомну и город посмотрю. Проходя мимо одного из домов, я увидел на фасаде красное полотнище, на котором белой краской было написано «В борьбе обретешь ты право свое». Позже я узнал, что это был штаб социалистов-революционеров (эсеров). Еще одной неожиданностью стали звуки духового оркестра. Как мне потом рассказали, немецкая часть, расквартированная в Ростове, имела в своем составе духовой оркестр. Так для поднятия духа населения этот оркестр в течение дня иногда маршировал с музыкой по улицам, а по воскресеньям, в летнем саду, устраивались целые концерты. В одном месте, на перекрестке я наткнулся на афишу с широкой «бело-сине-красной» полосой по диагонали, призывающей в ряды Добровольческой армии.

Немного сбившись с пути и поплутав по улицам, я, наконец, вышел на Пушкинскую улицу, где находился особняк Парамонова. Позже я узнал, что полтора месяца тому назад здесь находился штаб Добровольческой армии, а теперь располагался один из вербовочных центров. У входа стоял молодой солдат с винтовкой и прапорщик с кобурой и шашкой на поясе.

– Здравия желаю, – нейтрально поздоровался я.

– Здравия желаю, – усмехнулся прапорщик, а за ним улыбнулся часовой. – Почти все приходящие удивленно реагируют на погоны и оружие, и вы не исключение. Объясняется все просто. Германцы довольно лояльно относятся к русскому офицерству и по большей части не вмешиваются в наши дела. Так что вас сюда привело: любопытство или долг?

– Пока не знаю. Беклемишев Вадим Андреевич. Поручик-артиллерист. Мне сказали, что я могу здесь найти штаб-ротмистра фон Клюге.

– Вы, наверно, хотели сказать полковника фон Клюге.

«Так и знал».

– Да-да, полковника, – поправился я. – Так он здесь?

– Пройдите, господин поручик. Там вам скажут.

В широком и прохладном вестибюле меня снова остановили. Здесь недалеко от входа стоял большой письменный стол, за которым сидели подпоручик и солдат-писарь. На столе кроме бумаг и чернильницы стоял телефон. Сейчас у стола стояло три человека. Два совсем молоденьких парня с вещмешками за спиной и человек средних лет, с военной выправкой, держащий саквояж. Кроме них находился юнкер с повязкой «дежурный» на рукаве. На поясе у него висел штык-нож. Он был совсем молоденький, поэтому все происходящее воспринимал со значением и важностью. Вытянувшись, он отдал честь, а потом спросил:

– Здравия желаю. Вы кто и к кому направляетесь?

– Поручик Беклемишев. Мне нужен полковник фон Клюге.

– Он знает о вашем приходе, господин поручик?

– Нет.

– Тогда вам придется немного подождать, – сказав, он отошел к столу и поднял трубку. После короткого разговора дежурный снова подошел ко мне и показал рукой на широкую лестницу, ведущую на второй этаж: – Второй этаж, направо, самая дальняя дверь, господин поручик.

Открыв дверь, я как-то сразу понял, что это бывший кабинет хозяина дома. Фон Клюге находился здесь, в компании двух офицеров, капитана и подполковника. У моего знакомого, как и у остальных офицеров, на плечах были золотистые погоны, только без звездочек, с двумя просветами.

«Действительно, полковник».

Не успел я хоть что-то сказать, как с дивана поднялся бывший штаб-ротмистр, а ныне полковник и громко сказал:

– Господа, разрешите вам представить человека, о котором я вам рассказывал. Поручик Беклемишев!

Офицеры поднялись. Я заметил, что стоило мне переступить порог, как подполковник, сидевший за столом, чисто автоматически перевернул лежащие перед ним бумаги, а капитан сразу напрягся, хотя ситуация была явно безобидной. Даже узнав, что я – это тот человек, который бежал с полковником от большевиков, оба офицера не сильно расслабились, при этом было видно, что сейчас они ко мне присматривались, цепко, внимательно и даже несколько настороженно.

«Непростая компания», – подумал я, проходя в кабинет.

Вставшие со своих мест офицеры подошли и стали представляться. Спустя несколько минут я познакомился с подполковником Стешиным Николаем Степановичем и капитаном Бургомистровым Андреем Феоктистовичем. Недаром говорят, что глаза – зеркало души, вот и сейчас по ним было видно, что их радость не напускная, но при этом были насторожены и внимательны. Они не доверяли мне полностью, и я их понимал, так как в своей прошлой жизни, так и в новой, тоже никому не доверял полностью.

Подполковник был еще крепким, несмотря на возраст, офицером. Круглое лицо с окладистой бородой, чуть навыкате глаза, нос с горбинкой. Капитан, лет сорока, имел серые глаза и обладал роскошными усами а-ля Николай II. После знакомства я сказал:

– Извините, господа, что помешал вашей беседе, но если возможно, то я ненадолго заберу Михаила Генриховича.

– Нисколько не помешали, поручик, – ответил мне подполковник. – Говорите, сколько душе угодно, но потом обязательно возвращайтесь к нам. Михаил Генрихович нам столько успел про вас рассказать, что мы просто настаиваем на нашей общей беседе. Надеюсь, вы не будете против?

– Не буду, Николай Степанович.