Я лично редко принимал участие в дискуссиях и спорах, но наравне с другими, даже с п. Тухачевским, позволил себе историческое сравнение, которое сейчас представляется мне наиболее точным, если вообще исторические сравнения могут быть точными. Пан Тухачевский, желая более резко выразить свое негодование по поводу действий (а вернее, бездействия) южной группировки, сравнивает битву под Варшавой с поражением Самсонова в Восточной Пруссии в 1914 году. Там ген. Ренненкампф, как здесь Буденный и командующий 12-й армией, преследуя другие цели, не помог своевременно Самсонову, когда маршал Гинденбург сосредоточил против него все свои силы и нанес ему сокрушительное поражение. Что касается меня, то я сравнивал «поход за Вислу» п. Тухачевского с таким же «походом за Вислу» ген. Паскевича в 1830 году. Я даже говорил, что концепция и построение марша позаимствованы, видимо, из архивов польско-русской войны 30-го года. Читая работы п. Тухачевского и п. Сергеева, я не без некоторого торжества заметил, что некоторые известные мне мотивы ген. Паскевича, который боролся с революционной Варшавой и в память о своих подвигах получил титул князя Варшавского, как две капли воды похожи на мотивы п. Тухачевского, который спустя почти сто лет стремился захватить нашу столицу. Пан Тухачевский, как и Паскевич, опирался своим правым флангом, то есть основными силами, на якобы нейтральные, но на самом деле враждебные нам государства. Уже с самого начала он имел от этого большую пользу, так как Литва стала ему активно помогать. С обеспокоенностью я следил за развитием этих событий, особенно когда правый фланг п. Тухачевского точно так же уперся в Восточную Пруссию. Я даже велел добыть сведения, не пользуется ли он той помощью, которую когда-то извлекал из своего положения Паскевич. Он, как и п. Тухачевский, испытывая серьезные трудности с тыловым и транспортным обеспечением, пытался заручиться помощью Пруссии в поставках войскам всего необходимого, помощью, основанной на общих интересах захватчиков Польши. Особенно меня беспокоили поставки боеприпасов, которых у п. Тухачевского могло не хватать после долгого похода от Западной Двины и Березины к Варшаве.
Исторические сравнения могут и не оправдаться, поэтому всегда остается необходимость в острых, образованных умах. Этой чертой должны обладать прежде всего военные, потому что ум свой и характер они оттачивают чаще всего на истории войн, даже давно прошедших. Поэтому исторические примеры часто являются отправной точкой в размышлениях полководцев. Но эти примеры не обладают такой силой, как различные доктрины и доктринки, и при их использовании в спорах и дискуссиях, как правило, меньше всего годится суровый окрик из-под купола Дома Инвалидов в Париже: «Mais c’est la realité des choses qui commande, messieursl» (Но, господа, это же реальность вещей, которой нельзя пренебрегать! –
Естественно, я не имею в виду стратегическую обстановку и основные предпосылки этого сражения, потому что они не имеют ничего общего с нашим анализом по одной простой причине. Если ген. фон Клюк подставил французам свой правый фланг, сближаясь с соседней армией ген. Бюлова, то п. Тухачевский удалялся от своих южных соседей, подвергая опасности прежде всего свой левый фланг и опираясь правым на нейтральную, но враждебную Польше Восточную Пруссию. Сходство прослеживается скорее в психологическом подтексте приказов и действий немцев в 1914 году и п. Тухачевского в 1920 году – в недооценке и пренебрежении противником. Если п. Тухачевский направо и налево «рассеивал», «давил» и «громил», то генералы фон Клюк, фон Бюлов и фон Гаузен, не имея в своем лексиконе этих русских слов, ежедневно слали в Главный штаб победные донесения, в которых противник спасался бегством, избегая встречи с грозными германскими когортами. А когда в Главном штабе, наконец, поверили в разгром французской армии, разгром, существовавший только лишь в поступивших донесениях, то с их фронта сразу же сняли два корпуса для других государственных нужд, два корпуса, которых как раз и не хватило для победы на Марне. У нас же, если верить п. Тухачевскому и п. Сергееву, наиболее часто «рассеиваемыми», наиболее «раздавленными», полностью деморализованными и небоеспособными за все время отступления от Двины и Березины к Висле всегда оказывались три наши дивизии: 8, 10-я и 1-я литовско-белорусская. Но именно эти дивизии практически лучше всех выдержали все тяготы отступления, и именно их контратаки не позволили противнику развить первый успех при непосредственном ударе на Варшаву.