«Во второй неделе марта погода улучшилась настолько, что снова стали возможны регулярные самолето-вылеты. В среду, 11 марта 1942 года мы с Гроссом снова находились в кабине М8+ZE, который к тому времени был передан нам. Нашей целью был в этот день русский аэродром Мурмаши вблизи от Мурманска. Два из шести участвовавших в налете «Мессершмиттов-110» должны были атаковать аэродром на бреющем полете, чтобы не допустить взлета русских истребителей. Остальные четыре самолета, среди них и наш М8+ZE, должны были затем бомбить аэродром с относительно безопасной высоты. В 16:36 Эмиль Гросс поднял М8+ZE в воздух со взлетно-посадочной полосы в Киркенесе и присоединился к пяти взлетевшим ранее самолетам. Перед самой целью четыре самолета, которые получили приказ бомбить аэродром, набрали высоту, наш М8+ZE несколько отстал от них. С неожиданным появлением русских истребителей начались все наши несчастья. Три истребителя сконцентрировали свой огонь на отставшем самолете, и спустя несколько секунд снаряды буквально изрешетили крылья и правый двигатель нашего самолета, из которого повалил густой черный дым. Вторая атака последовала спереди, один снаряд пробил переднее стекло фонаря кабины и зацепил щеку Эмиля Гросса. Если бы в этот момент он смотрел вперед, то снаряд точно попал бы в него и наверняка уложил бы его на месте. Издав крик о помощи — или крик боли, Эмиль Гросс нашел в себе силы, чтобы, свалившись на крыло, перейти в пике и таким образом уйти от своих противников. При выравнивании самолета на высоте примерно 100 метров от земли мы оба очень быстро поняли, что нам не удастся удержать в воздухе наш серьезно поврежденный самолет. В то время как Гросс пытался удержать Bf-110 под контролем, мне удалось выпустить красную сигнальную ракету в надежде, что этот сигнал бедствия будет замечен другими самолетами. Несмотря на сильные боли, Эмиль Гросс попытался посадить М8+ZE на живот на слегка возвышающемся холме на снег глубиной в 1 метр. Bf запрыгал и заскользил по холму, постепенно потерял скорость и остановился, упершись в деревья, растущие на вершине холма. При этом дерево, поваленное крылом самолета, ударило по задней кабине и чудом не зацепило меня. В течение нескольких секунд мы оба покинули самолет и легли лицом в снег в ожидании взрыва. Но вокруг нас было все спокойно. Всего только сорок четыре минуты прошли с момента взлета. Было 17:20. Гросс со своей зияющей и кровоточащей травмой лица находился в жалком состоянии. Он попросил, чтобы я застрелил его, — Гросс считал, что он не сможет перенести длинный путь по вражеской территории, а если я оставлю его, то это может означать попадание в плен к русским. Этого он хотел избежать даже ценой своей жизни. А я, имевший лишь легкие ранения, отказался выполнить его просьбу, и мне удалось убедить Гросса в том, что самое важное для нас — найти до наступления темноты надежное укрытие. Мы вернулись к самолету и взяли два рюкзака с аварийным комплектом (в который, в частности, входили спальные мешки, надувные матрасы, продукты питания, сигнальные ракеты). Снегоступы мы, к сожаленью, использовать не могли. Мы глубоко проваливались в них в рыхлом снеге и с трудом могли вытаскивать из него. Поэтому наше движение вперед было очень затруднено и отнимало много сил. На удалении в полкилометра от самолета нам удалось найти подходящую низину под стволом дерева, которую с помощью наших парашютов превратили во временное убежище. После этого я перевязал рану Эмиля Гросса, насколько это было возможно. Вскоре наступила ночь, стало ужасно холодно, и температура упала до –30…–40 °C. Наши шансы на выживание казались нам такими же призрачными, как и полярная ночь. Мы не могли даже думать о том, что ради нас начнут спасательную акцию. И так глубоко во вражеском тылу ночью не искали нас и русские… Что мы, однако, не знали, так это то, что сигнальная ракета, выпущенная мною перед вынужденной посадкой, была замечена одним экипажем и что полным ходом шла подготовка к поиску нас грядущим утром. Ранним утром мы покинули наше убежище и отправились в путь в направлении своих… Гроссу было особенно тяжело идти, поскольку наряду с другими ранениями была сильно обморожена его правая нога. Его правый сапог разорвался при вынужденной посадке, и нам не удалось снова так обвязать его, чтобы внутрь не попадал снег. Пройдя несколько километров, мы услышали гул самолета и быстро поняли, что это был один из наших. Я выпустил сигнальную ракету, и через несколько минут над нами закружился Bf-110. Затем самолет развернулся и покачал крыльями, чтобы указать нам направление к подходящей посадочной площадке для спасательного самолета. Теперь мы знали, что наши спасители скоро направятся к нам. Затем где-то около 16:00 приземлился «Физелер-Шторьх» и доставил нас на аэродром Киркенеса… После пребывания в доме отдыха ВВС в Италии и отпуска с выездом на родину в Германию я вернулся в 5-ю истребительную эскадру и проходил службу в ней до конца войны. Эмилю Гроссу в связи с сильными обморожениями, которые он получил, ампутировали часть правой ноги. Его направили на дальнейшее лечение в лазарет в Германию. Как я узнал от его сестры, позднее он был переведен в транспортную эскадрилью в Вену. Он погиб 3.7.44 г. при посадке на авиационной базе Костелитц при столкновении с другим самолетом».
