1946 г, 47 г, 48 г, 49 г. или Как трудно жилось в 1940-е годы

Наши соседи попались именно на гвоздях. Майор, который проживал с Марией Антоновной в ее комнате, работал на государственном складе скобяных изделий. Он и выносил оттуда гвозди, а Антон Иванович сбывал их по «дерзкой» цене в Подмосковье, брал за них и деньги, и вещи, и продукты. Роль его дочки заключалась в том, чтобы найти «надежных» покупателей. Невероятный спрос на гвозди принес этой троице огромную прибыль. Всю вторую половину 1945 года они жили в круговороте нескончаемых радостей, а зимой 1946, как я уже говорил, все закончилось. Имущество Антона Ивановича конфисковали. Его дочке оставили только комнату, а в ней кровать и шкаф. Видимо, майор и Антон Иванович заявили на следствии, что женщина ни при чем, и ее не судили. Но она снова осталась ни с чем. Распродала вещи, проела деньги и принялась искать себе место. Устроилась на почту и стала жить очень скромно, поскольку там за работу мало платили. Но к удивлению, Мария Антоновна даже виду не показывала, что чем-то расстроена, что в ее жизни произошли какие-то роковые события. Вероятно, на войне она научилась жить одним днем и никогда не отчаиваться. Она улыбалась, как ни в чем не бывало, и даже напевала у себя в комнате. А ее отец на Северном Урале валил лес. А где очутился майор-связист, мы не знали. Мария Антоновна о нем не рассказывала. Должно быть, быстро его забыла.

Один раз она постучалась к нам и попросила у мамы немножко соли. Мама отсыпала ей «спичечный коробок» и спросила: «Что, Машенька, скучаешь по балыкам, кофе и сыру? Вздыхаешь по гвоздям?» Мария Антоновна вздохнула. Было видно, что она очень жалеет, что ее отец и майор попались. Еще было заметно, что к государству эта дама абсолютно равнодушна и это безразличие неподдельно. Появись у нее новая возможность красть и тащить, согласилась бы, не раздумывая. Слова «государственные интересы» были для Марии Антоновны явно пустыми словами. Сразу после войны так жили многие. В 1946—49 годах люди желали себе счастья и благополучия, хотели жить сытно и в радости, и обсуждали только это. В 1946 году повсюду говорили только о личных интересах, спрашивали, когда появятся масло и хороший белый хлеб, мясные изделия, «мануфактура», «ширпотреб», то есть одежда и обувь. Тема интересов государства была, очевидно, туманной и далекой. Люди хотели хорошо жить сию минуту, а не в перспективе. Я слышал эти разговоры каждый день, стоя в очередях. Мама тоже говорила только о нас, о личном. О правительстве, о политике я от мамочки никогда не слышал ни слова, будто не было в нашей стране ни правительства, ни политики.

В тот вечер, когда Мария Антоновна одолжила у нас соли, мама, закрыв за ней дверь, показала мне жестом, чтобы я сидел тихо, и вытащила из-под кровати небольшой картонный чемоданчик, раскрыла его и вынула сверток. В нем лежали гвозди – штук двести. Но какие! То ржавые, то кривые, то с погнутыми шляпками. Это были старые, довоенные гвозди, выдернутые гвоздодером. Тут же, в чемоданчике, лежали маленькая наковальня и молоток. Мама взяла один кривой гвоздь и молотком выпрямила его. Потом достала из своей сумочки кусок наждачной бумаги для металла и сказала: «Это драгоценность! Выменяла на мыло». И очистила гвоздь от ржавчины. Потом подала молоток мне, и я весь вечер, стараясь не шуметь, выпрямлял гвозди, а мама их очищала. На следующий день она унесла их и продала. В тот же вечер у нас на столе появились мясные фрикадельки, сметана и одно пирожное. Мы были счастливы. Однако мамочка потратила на еду не все деньги. Отложила, спрятала. Она была умная и бережливая.

Через три дня в том же картонном чемоданчике мама принесла новую партию старых гвоздей, и мы снова принялись за дело. История с нашими соседями подсказала ей, в каком направлении нужно действовать: гвозди! Каждую неделю, два или три раза, мы занимались гвоздями, большими, средними и мелкими, и наши дела стали поправляться. Мама купила себе ботиночки, отороченные мехом, пальто и муфту. А еще она мечтала поскорее стать полненькой женщиной, какой была до войны. Мамочка была невысокого роста, однако не слишком, и полнота ей очень шла. Полнота была в большой моде. Худых, изможденных, иссохших людей, рано постаревших, с тусклыми глазами и бледными лицами кругом было море. В сороковых годах приятная полнота сразу привлекала внимание, была визитной карточкой и предметом гордости. К полноте стремились очень многие дамы, потому что полнота разглаживала морщины, красиво округляла лица, убирала впавшие щеки и заостренные подбородки. Впалые щеки всем надоели, и всех теперь восхищали ямочки на щеках. А они могли появиться лишь от хорошего питания.