1946 г, 47 г, 48 г, 49 г. или Как трудно жилось в 1940-е годы

Хорошо помню моих сверстников, подростков нашей округи. О, это были злые личности! Настроены они были на то, чтобы сделать кому-нибудь плохо. Они бродили по улицам и высматривали, кого бы ограбить или что можно украсть. Однако нельзя сказать, что они родились преступниками. Они попросту устраивали свою жизнь за счет кого-то другого. Им нужны были деньги на табак, еду и выпивку, поскольку все они, несмотря на малый возраст, курили и выпивали, как взрослые. Это была их утеха, их единственное развлечение – поесть, покурить, глотнуть вина или водки. Дома им делать было нечего. Там не было еды, не было места, чтобы побыть одному, там могли заставить работать или слушать упреки, пьяные речи или истеричные нравоучения. Почти все, кого я знал из моих сверстников, жили в одной комнате с отцом и матерью, братьями и сестрами, со стариками. Один мой знакомый, Павел Т., все детство и юность прожил в коридоре, спал на сундуке. Он был прописан в квартире, где проживало семь семей. Его кормили два раза в день, утром и вечером. Утром давали перловую или пшенную кашу, черный хлеб, а на ужин – пустые щи и картофель в мундире. Он рос на улице. Всегда голодный и злой, в протертых до дыр башмаках, в грубых штанах с солдатским ремнем. Круглый год он носил одну и ту же куртку из парусины, только зимой надевал еще пальто и кепку. Руки всегда грязные, под ногтями черно. Ему негде было помыться, поэтому от него всегда пахло немытым телом. Он мылся лишь в районной бане, куда ходил с отцом и дядей один раз в десять дней. В переполненной коммунальной квартире, где он жил, вода из крана шла только утром. Ею наполняли тазы и ведра, чтобы пить, готовить еду и мыть посуду. Чтобы вымыть тело, воды не хватало. Люди раздражались, впадали в уныние, особенно женщины. Что в таком случае делать дома? Сходить с ума? Павел Т. рос хищным и безжалостным человеком, склонялся к жестокости и рассуждал просто: «Если мне плохо, почему кому-то другому должно быть хорошо?» Его приятели всегда были рядом, потому что жили в таких же условиях, что и Павел. Они водили не просто свою подростковую компанию, а сбились в шайку. Пустые животы и злоба сделали их опасными людьми. В те годы в любом районе Москвы можно было наскочить на детей и подростков с психологией сложившихся преступников, у которых в карманах лежали не рогатки, а ножи и кастеты. Павел Т. и его дружки носили за сапогом финки, были хитры и коварны и изъяснялись самыми грубыми выражениями. Сейчас я думаю, что их навсегда разочаровала жизнь. Жестокими их сделало глубокое, постоянно преследующее ощущение голода и скуки. Им всегда хотелось есть и хоть как-то развлечься. Но им некуда было пойти, чтобы почувствовать себя хорошо и уютно. Оттого они и стали такими грубыми. Помню, они стремились к извращенным удовольствиям: схватить какое-нибудь животное и растерзать его. Как-то раз им удалось поймать крысу, и они с криком и воплями устроили ей средневековую казнь. Кто мог изменить их привычки и привить им красивые манеры? Они уже так привыкли к матерщине и к грязным мыслям, что уже не понимали, как можно жить иначе. Когда я вспоминаю своих сверстников в первые послевоенные годы, я мрачнею. Это было страшное явление.

Однажды Павел Т. и какой-то его дружок попытались утащить вещевой мешок у двух солдат, вернувшихся с фронта. Солдаты были зрелыми деревенскими людьми, ехали через Москву домой. Наверное, хотели поглядеть на Красную площадь. Схватив воришек, они завели обоих во двор и зверски избили. Павел Т. размахивал руками, как вратарь, и кричал от ужаса. Его били в лицо, как взрослого, сильного мужчину. А ему было всего-то четырнадцать лет. И ему, и его дружку выбили зубы, сломали грудную клетку, сапогом раздавили пальцы. Они валялись на земле и стонали в луже мочи, потому что перед тем, как уйти, солдаты еще и помочились на них. Это было в феврале 1946 года. Павел Т. поклялся найти этих солдат и зарезать, но так и не нашел. Он выздоровел, кости его срослись. А вот его дружок стал хилым из-за сломанной грудной клетки, подхватил легочную болезнь и вскоре умер.

К подросткам в те годы относились не просто недоверчиво, а с опаской. В них видели воришек и налетчиков, всегда готовых на преступление. Когда мы с мамой в апреле 1946 года встречали на вокзале нашу родственницу, какая-то пожилая дама сказала своей такой же пожилой сестре, чтобы та ни на минуту не выпускала из рук чемодана. Вот какие она нашла слова: «Ты, Аяля, вцепись в чемодан и сиди на нем, а если что – кричи. Видишь, тут шпана крутится! Сейчас чемодан схватят, сволочи, и сиганут под вагон. Бойся шпану, бойся!» «Шпана» – это был я, который несколько раз прошел мимо этих пожилых сестер. Конечно, мир, в котором люди не доверяют даже детям, унылый и безрадостный. Но этих пожилых женщин можно понять. Вероятно, они уже пострадали от рук подростков.