1946 г, 47 г, 48 г, 49 г. или Как трудно жилось в 1940-е годы

Сороковые годы были самыми трудными из всех послевоенных десятилетий – по сей день. Так говорят те, кто пережил сороковые годы. Я с ними согласен, ведь я тоже был свидетелем того сложного времени, о котором здесь и рассказал».

* * *

Светлана Рез-ова, 1924 года рождения: «Я была на фронте – с июня 1943 года и до Победы. Меня готовили как связистку, и около года я была связисткой. Со стороны могло показаться, что это простое дело, но в действительности это изнурительная работа. Нужно весь день или ночь сидеть на одном месте и почти непрерывно держать связь то с разведчиками, то с штабистами, то с хозяйственниками, то еще с кем-то. Часто связь нарушалась: то нас не слышали, то мы не могли ничего разобрать, но она была настолько важна, что от нас требовали раз за разом повторять позывные и говорить: «Вызываю на связь! Не слышу. Вызываю на связь…» Было очень трудно. Першило в горле, ныла спина, ломило поясницу. А когда наверху, над блиндажом, рвались снаряды, было еще и очень страшно. Все мы могли в одно мгновение погибнуть от прямого попадания снаряда – сколько было таких случаев! Ведь война, фронт. А порой нападала тоска. Когда, например, шли дожди, разводилась сырость, грязь. Нас душили запахи плесени, сырой земли, прелой одежды и сапог. Но нужно было терпеть, и мы терпели – я и моя подруга Надя, связистки, обе сержанты.

Я имела о войне неполное представление перед тем, как попасть на фронт, как, наверное, все, кто судят о чем-либо по рассказам и слухам. Лишь очутившись на передовой, я смогла понять, как тут живут. Война – это прежде всего люди, причем мужчины разного возраста и воспитания. Если раньше, услышав о том, что гражданское общество сильно отличается от военного, я не задумывалась, что имеется в виду, то оказавшись на войне, я сразу все поняла. На фронте совсем другие отношения между людьми. Здесь никто не принадлежит самому себе. Ваша жизнь – не ваша собственность. Вы принадлежите вашему командиру, как и он принадлежит своему. В гражданском обществе можно жить без друзей, без любви и увлечений и все равно чувствовать себя счастливым, а на войне нет счастья. Лишь короткие моменты радости и удовольствия. При этом удовольствие люди находят порой в некрасивых ситуациях. Например, в жесткой субординации. Я видела множество неприятных сцен на войне, которые в мирное время вряд ли могли бы случиться. Помню, как в пешей колонне какой-то пожилой солдат, увидев впереди своего знакомого, отпросился у командира, побежал и на бегу случайно задел локтем совсем молодого лейтенанта. Солдату было за шестьдесят, а лейтенанту только девятнадцать. И этот молоденький офицер от негодования ну просто озверел. Покрылся красными пятнами, выхватил пистолет. Заорал: «А ну вернитесь! Ко мне! Солдат, немедленно ко мне!» Солдат вернулся, извинился, но юноше этого показалось мало, и он бросился унижать старичка перед сотней людей. «Баран! – кричал он. – В штрафную роту захотел? Бегом к своему командиру – доложить о происшествии! Я сказал – бегом! Отставить. Вернитесь. Не слышу четкого ответа старшему по званию. А теперь – бегом!» Наверное, этот лейтенант понимал, что поступает нехорошо, жестоко, но, видимо, он давно ждал хоть какого-нибудь развлечения. Видно, ему было одиноко, тоскливо. И он не упустил случай. Или, быть может, он хотел, чтобы его боялись и уважали. На войне страх повсюду, им пронизано все, и это не только страх погибнуть в бою или от внезапно прилетевшего вражеского снаряда, а страх перед командирами. Потому что они могут круто изменить вашу судьбу – доставить вам такие неприятности, что вы остолбенеете от ужаса.

На войне я стала лучше понимать мужчин. Ведь от них зависело все – сон, отдых, еда, самочувствие, настроение. Однако без субординации на войне ничего бы не получилось, и, наверное, никто бы не выжил. Это парадоксальное явление. Я проклинала субординацию и молилась на нее. Потому что моя жизнь и мое положение каждый день напрямую зависели от мужчин, а ими управлял закон старшего по званию.