1946 г, 47 г, 48 г, 49 г. или Как трудно жилось в 1940-е годы

В 1947 году я поехала в родной город и увидела своими глазами, как живут мои папа и мама. Привезла им кое-что из еды, из вещей. Папе привезла пиджак, купленный на базаре. Он оказался на два размера больше, но папа все равно надел его, и был очень рад. От недоедания его тело усохло, а я боялась, что пиджак будет мал. Родители улыбались, а мне хотелось плакать. Как постарели мои папочка и мамочка! У обоих выпала половина зубов. Ну, как можно было, глядя на этакое, не переживать? Папе всего только пятьдесят пять лет, а он крошит хлеб в суп ну словно старичок! Я рассказала о фронте, и папа с мамой слушали с интересом и внимательно, но больше всего они хотели послушать о Москве: «Расскажи, доченька, как там, в столице. Видела Сталина? А как люди живут?» Я поняла, что нужно рассказать что-нибудь удивительное. Про Сталина не было смысла рассказывать – ведь его не увидишь на улице, разве что на портретах. Я осторожно рассказала про коммерческий магазин, и родители были потрясены, разволновались: «Вот это да! Бывает же такое!» Конечно, я поспешила уточнить, что мне, работнице прачечной, у коммерческих прилавков нечего делать. Затем я рассказала про антикварный магазин. В Москве, на одной из центральных улиц, я видела торговлю антиквариатом. За витриной стоит старинная мебель, а еще вазы, картины в золоченых рамах, видны ковры и гобелены. Я была потрясена: кто же покупает эту роскошь и сколько за нее просят? Я приходила к антикварному магазину десяток раз и наблюдала за входом. Мне нравилось глядеть на витрину, от нее веяло другой жизнью, богатой и счастливой. Я связывала антикварные вещи со словами «счастливая устроенность». Они вдруг сами по себе сложились в моей голове, и я их повторяла. Иногда я видела необыкновенных людей, то есть тех, кто покупал антикварные вещи. Однажды в магазин вошла хорошо одетая парочка: дама в беличьей шубке, в чулках и заграничных ботиночках, да еще в чудесной шляпе, а на мужчине было новое пальто с бобровым воротником. Кто они, эти счастливые люди? Богачи! Приехали на машине. Вышли из магазина, улыбаясь и щебеча о чем-то. Купили расписную зеленоватую вазу. Сели в авто и уехали. И я подумала: «Боже мой! Как же хорошо нужно зарабатывать, чтобы позволить себе покупку антиквариата! Счастливые! Но как? Откуда берутся такие большие лишние деньги?» Я удивлялась и завидовала. Потом шла в чайную и выпивала стакан вина. Меня окружали мужчины, большей частью фронтовики, и мне было привычнее находиться среди мужчин, однако я не могла запросто затеять с ними разговор – как я уже говорила, после фронта это были совсем другие люди. Я не могла рассказать им про антикварный магазин. Они не стали бы меня слушать. Они устали и морально, и физически и сами искали утешение в бесконечных монологах. В бараке я тоже не могла поделиться своими впечатлениями. Это обернулось бы против меня. Ну как рассказать нервным, издерганным одиноким мамашам о счастливой парочке, купившей старинную вазу? Мне, наверное, плеснули бы кипятком в лицо – чтобы я на всю жизнь запомнила, как дразнить несчастных и измученных. И вот я рассказала об антикварном магазине маме и папе, и лишь они выслушали меня, как добрую сказочницу. Им это понравилось. «Ковры, вазы, гобелены! – шептала мамочка. – Ах, неужели? И ведь покупают!» Я рассказала, что живу в бараке, мое личное пространство – полтора метра возле моей койки, да еще столько же на кухне у стола. Мне хотелось, чтобы мама и папа знали правду: мне негде их принять. И они поняли меня и сказали: «Ничего, милая, вот когда устроишься получше, тогда мы и приедем».